В московских партийных кругах было широко известно, что когда враг подходил к Москве, тысячи заключенных в тюрьмах и лагерях принудительного труда были расстреляны, это были исключительно выдающиеся политические заключенные левого направления — социалисты, бухаринцы, эсеры, анархисты, бывшие коммунисты. Это были люди, которых Кремль боялся больше всего, т. к. в случае революции они могли бы возглавить поднявшиеся массы. Вновь этот кошмар двадцати миллионов рабов, потрясающих своими цепями…
Также не было секретом, что и машина военной мобилизации была использована для уничтожения тех, которым недоверял советский режим. Все папки НКВД были пересмотрены. Списки подозреваемых — для тех случаев, когда арест казался ненужным — были в руках всех призывных комиссий. Тех, кого хотели спешно ликвидировать, сразу призывали и посылали почти без всякой подготовки на наиболее опасные участки фронта, это была своего рода чистка левой рукой.
Грандиозность террора внутри России не может быть преувеличена, это была война внутри войны, это было наглядное выражение потрясающего недоверия Кремля к русскому народу. Вторым выражением было почти немедленное искоренение большинства «социалистических» лозунгов, под которыми мы жили и страдали двадцать четыре года. После четверти столетия насаждения коммунизма, правительство в решительный для себя час обратилось с призывом к национальному патриотизму, расовой преданности, любви к родной земле, позже даже к религии. Нас понуждали защищать не страну «социализма», а русскую землю, славянское наследие, православного Бога.
Трудно себе представить более полную переоценку ценностей, как бы лжива и преходяща она не была. Социализм? Коллективизация? Бесклассовое общество? Мировая революция? Чем большую территорию занимали немцы, тем меньше говорилось об этих идеях, из-за которых мучили страну. Только гораздо позже, когда волна вторжения была остановлена, были возобновлены старые советские лозунги. Нет сомнения, что были миллионы рядовых советских людей, которые сохраняли веру в советский тип общества и советское мышление. Эта вера, как кажется не разделялась правителями в Кремле.
Но, вернемся к первому дню войны.
Этим вечером я нашел в кабинете директора самого Мантурова, Егорова и директора подсобного завода, Ларионова. Мы говорили о войне. Радио было включено, потому что мы ждали новостей. Внезапно, сквозь маршевую музыку послышался голос:
«Граждане России! Русский народ! Слушайте! Слушайте! Говорит главная квартира германской армии!»