— Но позвольте, Холмс, почему же тогда они не арестуют преступников?
— Будьте спокойны, они обязательно это сделают… и почти наверняка арестованные не будут иметь никакого отношения к событиям 11-го сентября.
Мое недоуменное молчание тягостно повисло в почти абсолютной тишине скромно обставленной антиквариатом гостиной. Было слышно лишь глухое тиканье миллеровских настенных часов, показывавших уже девять минут одиннадцатого. Холмс счел нужным объясниться.
— Надеюсь, Ватсон, вы не принимаете всерьез версию о причастности мусульман к этому акту агрессии?
— Признаюсь, я не знаю, что и думать. Все газеты и каналы телевидения только и трезвонят об Осаме бен Ладене и руководимых им террористах. Антиарабская истерия раздувается изо всех сил. С другой стороны, многие еще отлично помнят, как в 1995 году, после взрыва здания ФБР в Оклахоме, несмотря на аналогичную истерическую реакцию американских средств массовой информации, выяснилась полная непричастность «лиц арабской национальности» к этой трагедии. К тому же, хорошо известно, что, начиная с 1979-го года, и вплоть до самого последнего времени, само ЦРУ «выращивало» талибов и бен Ладена, которых по-моему, кто-то использовал в данных событиях втемную. Так что я затрудняюсь построить сколько-нибудь стройную версию событий.
— Что ж, поздравляю вас, дружище. Самостоятельность мышления, осмотрительность и способность не делать скоропалительных выводов на основе зыбких предположений и информации из непроверенных источников — отменные качества хорошего аналитика. Жаль только, что эти качества давно уже вышли из моды, по крайней мере, в политических и в журналистских кругах.
— А какова ваша версия, Холмс? Не станете же вы всерьез утверждать, что похищения и взрывы были организованы самими американскими спецслужбами?
— Как знать, как знать…, — промолвил мой друг и снова надолго умолк, погруженный в какие-то собственные глубокие размышления.
Я знал Холмса уже многие годы и научился уважать его тонкий аналитический ум, решительный, волевой характер и безукоризненную порядочность. Более того, мое восхищение этим человеком было столь велико, что я даже не пытался спрятать его за холодной маской корректного добрососедства и грубоватой камарадерии [1]. Постепенно и он проникся ко мне искренней симпатией, сумев оценить по достоинству мою деликатность и теплое дружелюбие, а потому всегда платил мне полной откровенностью. Не припомню случая, чтобы он попытался скрыть от меня что бы то ни было, если его не побуждали к тому требования профессиональной этики или соображения щепетильности в отношении личных тайн доверившихся ему клиентов. Это был явно не тот случай, и колебания Холмса немало меня удивили. Я терпеливо ожидал от него объяснений, а он все медлил.