Холодный бриз (Таругин) - страница 5
«Как же мне все это надоело! Нет, правильно меня Галка пилит, пора на гражданку, пора! Всё, закончатся маневры — сразу подам рапорт. Хватит, и так выслуга на пять лет больше срока! Сил уже нет, на все это смотреть. Квартира есть, еще в Советской армии заработал, пенсия тоже. Чего еще тянуть, чего ждать? Права Галка — хватит. Вытерпеть до конца месяца, браво отчитаться — и…».
Что именно изменилось в следующий миг, подполковник некогда советской, а ныне украинской армии Юрий Крамарчук так и не понял. Это было словно мгновенная смена кадра в кинофильме: вот только что он ещё шел вдоль столов с оружием — и вдруг оказался лежащим на вытоптанной солдатскими берцами пыльной земле. Впрочем… нет, именно, что не вытоптанной! Конечно, пожухлая от июльского зноя трава была здорово примята, но это была именно трава! Трава, которой еще несколько секунд назад здесь не было! Вообще не было! Юрий приподнялся на локтях, собираясь встать и оглядеться — и замер, остановленный властным, хоть и с легким оттенком паники криком:
— Лежать! Лежать, не вставать, стрелять буду! И ты тож на землю давай!
За спиной непривычно-длинно клацнул затвор, явно не автоматный:
— Лежать, я сказал! Тревога!!! На землю, говорю, стрелять буду! Сто-ой!!! Стой, падла!!! Ах ты…
И тут же над головой, оглушительно и зловеще ударил одиночный винтовочный выстрел. И, вслед за уже знакомым клацаньем, — второй. Дымящаяся гильза с характерной закраиной, такая привычно-знакомая еще по «срочке», где будущий подполковник был вторым номером расчета ПКМ, шлепнулась, сверкая желтым латунным бочком, в траву в аккурат перед его лицом. И Крамарчук неожиданно (и, кажется, не к месту) вспомнил, что изначально такие патроны использовались в винтовке системы Мосина. На вторую гильзу, по иронии судьбы стукнувшую его по затылку и ожегшую неприкрытую шею, он уже не обратил внимания… с. Чабанка, военный городок береговой батареи БС-412, 17 июля 1940 года
Первым, о чем подумал в ЭТОТ момент часовой Бараков — так это о том, что товарищ политкомиссар был прав, предупреждая о возможных происках противника в ближайшие несколько месяцев. Да и как иначе, ведь охранять приходится одну из самых мощных и современных батарей оборонного пояса города, 412-ю! Еще и месяца не прошло, как наши доблестные войска вернули свободу братским народам Бессарабии и Буковины, поставив на место зарвавшихся румынских империалистов, и вот, пожалуйста! Все, как и предупреждали на политзанятиях, требуя усилить пролетарскую бдительность и быть готовыми к любым провокациям и диверсиям. Правда, откуда именно появились на круглосуточно охраняемой территории воинской части эти самые диверсанты, еще и в таком количестве, да с невиданной техникой, Бараков даже и представить себе не мог, но ведь появились же? С неба — не с неба, но вот именно что свалились. Шел он себе по маршруту, где каждый камешек, каждая ямка и дождевая вымоина знакома, насчет увольнительной воскресной, товарищем лейтенантом Егоровым обещанной, размышлял — и тут вдруг ОНО и случилось. Вроде вот сморгнул только — и все разом изменилось, да так быстро, что аж голова закружилась, и комок к горлу подскочил, противный такой комок, тошнотный. Впрочем, случилось — и случилось, не его это дело, мало ли на какие гадости эти империалисты способны? Может, массовый гипноз какой — им про подобное товарищ военврач давеча в ленинской комнате рассказывал, или еще что, отравляющий газ, например. Пусть командование с товарищами особистами разбирается, он-то свое дело сделал. Проявил, так сказать ту самую пролетарскую бдительность. Рядом с ним аж два диверсанта оказалось, один пожилой, в диковинной форме да с явно старорежимными погонами, увенчанными двумя большими звездами, — интересно, что за звание такое? — и второй, молодой, темнокожий, в такой же смешной пятнистой форме, но без погон. Негр, стало быть, из угнетаемого американского рабочего класса. Старый-то, как все произошло, на землю хлопнулся, да так и остался лежать, а молодой на ногах устоял, пошатнулся только. Окрик услышал, обернулся, дернулся было в его сторону, но на винтовку наставленную зло зыркнул — и ну бежать. Вот тебе и угнетаемый класс! Никакой, понимаешь, пролетарской солидарности! Нет, Бараков-то все по Уставу сделал, не придерешься. И «стой» прокричал, и что стрелять станет, предупредил, и в воздух, значит, пальнул. Ну а затем уж на поражение, в корпус, как учили. Попал, конечно, с десяти метров разве промажешь? Тот только руками взмахнул, да и завалился. А у казарм уже и тревога завыла, на его выстрелы, стало быть. А спустя минуту-другую — и у батарейцев тоже.