— Не плачь. Перестань. Все образуется. Ты уедешь отсюда в город... — "А что, если она девушка? — подумалось ему тоскливо. — Так и есть, наверное девушка". — Мужа найдешь приличного...
Она отстранилась от него. Встала. И вдруг с неловкой и грозной поспешностью принялась сбрасывать с себя одежду. Оставшись нагой, сказала:
— Замолчите, пожалуйста.
Она легла и с такой же неистовой решимостью прижалась к нему.
Он гладил ее и говорил ей что-то, все говорил и говорил, и утешал, и жалел. Его теснило и душило напряженное, прижимающееся к нему тело. Он задыхался. Глох. И, уже почти оглохший, услышал:
— Мне сына. Слышите, пожалуйста. Мне сына...
Толком не поняв этих слов, Васька положил руку ей на грудь. Она съежилась. Он легонько водил пальцами по ее груди, мучительно отыскивая, что бы ей сказать такое, отчего появится легкая нежность и жар.
— А если девочку? — спросил он. — Хорошенькая будет девочка, в маму.
Ее словно судорогой свело.
— Задавлю. При рождении...
Василий икнул.
— Это не твои слова. Любкины.
— Сын будет, на войну пойдет. Погибнет — слава герою. А девочку не пущу жить. Пусть судят. — И она заскулила, голубоватая в темноте и расплывчатая.
Васька спустил ноги с кровати, нащупал табуретку с одеждой. Она схватила его за руку, зашептала, мокро тычась ему в плечо:
— Что вы? Куда? Или не понимаете — мне от вас только сын нужен. Ни поцелуев, ни любви — только сын...
— А разве он не будет моим? — спросил Васька, стыдясь своего вопроса, как словоблудия, но и не в силах его не задать.
Ее голос высох, он крошился, как тонкий белый сухарь.
— А вам-то зачем? Сделали и ушли. И мы вас не потревожим. Не беспокойтесь.
Васька одевался шумно.
— Я думаю, найдется любитель подобной искренности, — сказал он. — Гуд бай, милашка.
Завернувшись в одеяло, она уселась на край постели.
— Проваливайте... Интеллигент!
— Сами вы и есть интеллигентка. — Он ушел, хлопнув дверью.
Деревня стояла тихая, пустынная. Избы и деревья фанерно чернели. И не было ни глубины, ни пространства.
Васька пошел, не раздумывая, куда идет, — ноги вынесли его на площадь перед часовней. "А я ведь к Любке иду, — сказал он про себя и плюнул. Словно очистил рот от налипшей слизи. — Дурак, нужно было сразу идти к ней".
...Васька сидел, прислонясь к часовне. Когда шевелился, часовня за его спиной скрипела. Он долго смотрел на Любкин уснувший дом. Представлял, как стукнет в окно и как, рассердившись, но все же, пожав плечами, она пустит его и будет молчать. Намечтавшись таким образом, Васька встал и направился в сторону озера.