Мартин трогательно благодарил нас за подобные вылазки. Не стоило благодарности: во-первых, мы оба любили его, во-вторых, его присутствие было нам на руку. Часто один из нас приглашал Мартина, чтобы подразнить другого: это стало частью глупой игры, в которой очки набирал тот, кто лишал другого удовольствия, даже если сам терял не меньше. Так что в тот вечер я сидела между ними в кино и делала вид, что не замечаю руки Дэвида, лежащей на спинке моего кресла. Потом мы зашли в кафе выпить кофе. Мартин был по-прежнему очень спокоен – такое взвинченное спокойствие, которое ни на минуту не позволяло нам забыть о происшедшем, хотел он этого или нет. Дэвид сделал попытку вывести его из уныния, заговорив о спорте – единственном, что могло расшевелить моего брата. Упомянул команду пловцов, в которую Мартин уже входил, и университетскую сборную по баскетболу, в которую тот надеялся войти в будущем году. В конце концов настроение Мартина улучшилось, но совсем не из-за того, что сказали Дэвид или я.
Девушка по имени Вивиан Мандель, в которую он был когда-то недолго, но безумно (очень характерно для него) влюблен, подошла к нашему столику, представила своего спутника и тут же, забыв о нем, принялась флиртовать с Мартином. Брат держался холодно и отстраненно, как только он один умел держаться с девушкой, если она его больше не интересовала. Но минуты через две-три после их ухода, когда мы вышли на улицу, его словно подменили. Он рассказал пару сальных анекдотов, слышанных в школе, посмеялся сначала над ними, потом над нами, поскольку нам было не смешно, а потом принялся насвистывать, поминутно спрашивая, не можем ли мы идти немного быстрее. Мы подошли к дому почти в одиннадцать. Дэвид спросил, не устала ли я. Я покачала головой, потому что это тоже входило в условия игры и, кроме того, я действительно не чувствовала такой усталости, как несколько часов назад. Мартин попрощался и отправился наверх, громко топая по ступенькам, как будто была не ночь, а день. Мы на всякий случай подождали немного: хотели удостовериться, что наверху все обошлось, затем пошли назад по Второй авеню, снова пересекли 14-ю улицу и направились к Хералд-сквер. Оба длинноногие и заядлые ходоки, мы не желали признаться друг другу, что устали, и продолжали молча идти, то держась за руки, то порознь, то в обнимку, пока не достигли 57-й улицы, а потом направились в сторону Центрального парка, с безразличием нищих глазея на редких счастливцев, подъезжавших к ночным клубам в дорогих автомобилях. В парке мы, вконец измученные ходьбой, опустились на землю под большим темным деревом. Если вокруг и был кто-нибудь, мы никого и ничего не слышали, кроме шума машин, проносившихся по Парк-драйв, и стрекотания кузнечиков в траве.