Я совершенно забыла о Корее и вспомнила, лишь когда пришла на работу и увидела заголовки в газете, которую читал мальчишка-лифтер.
– Слушай, – ответил он, когда я спросила его, о чем пишут, – у меня своих забот по горло.
Во вторник, вернувшись домой, я увидела, что Мартин лежит на кровати, а вокруг разбросаны какие-то брошюрки.
– Привет, хулиган.
– Привет. – У него был скучающий вид.
Я пошла в чулан переодеться и спросила оттуда:
– Что читаешь?
– Ничего.
– По-моему, на «ничего» и времени жалко.
Ответа не последовало. Выглянув из-за дверцы, я встретилась с ним взглядом. Он отвел глаза. Я бросила джинсы и футболку на пол, подбежала к его кровати, протянула руку и вытащила из-под подушки брошюрки; он не успел мне помешать. Я сделала это не столько из любопытства, сколько для того, чтобы разрядить атмосферу, и была поражена тем, с какой злостью он их у меня выхватил, но все-таки успела прочесть заголовок «Что даст тебе армия». Я не сразу сообразила, в чем дело, хотя тут и дурак догадался бы. Лишь заметив, с каким вызовом смотрит на меня Мартин, не пытаясь больше отобрать свои брошюрки, я поняла, что он настроен серьезно.
– Ты шутишь. – От растерянности я не придумала ничего умнее.
Он промолчал.
– Мартин, ты на меня злишься?
– Не мели чепухи.
– Ты всю неделю прячешься от меня.
– Ничего подобного. – Он поднял одну из брошюр и начал перелистывать. – Просто был занят.
– Конечно, занят тем, чтобы не попадаться мне на глаза. Он повернулся ко мне спиной.
– Мартин, я что-то не так сделала?
– Все так.
– Тогда почему ты со мной не разговариваешь? Почему уткнулся в эту чушь и даже не хочешь ничего объяснить?
– А что тут объяснять?
– То есть все это попало к тебе случайно?
– Я этого не сказал.
– Тогда, может, поговорим?
Молчание. Затем тусклым голосом, не без сарказма:
– Бедная крошка Руфи Кософф. Думает, стоит ей захотеть – и дело в шляпе. Маленькая, да удаленькая.
Меня как ударили.
– Ничего не понимаю.
– Не обращай внимания.
– Как это не обращай внимания? Мне что, перестать быть твоей сестрой?
– Нет, – ответил он. – Оставайся моей сестрой. Только перестань делать вид, что ты мне и сестра, и мать, и отец, и черт знает кто еще – и все в одном лице.
– Когда это я делала такой вид? – спросила я, стараясь говорить спокойно.
Он сел и повернулся ко мне лицом:
– Всегда. Всю жизнь. Ты поступаешь так же, как отец, только наоборот. Думаешь, все может измениться по твоему желанию. Вот ты не хочешь, чтоб он меня ненавидел, и все время талдычишь ему, что я хороший мальчик, а потом сама удивляешься, что он не верит. Не хочешь, чтоб мы дрались, загораживаешь ему дорогу и начинаешь что-то там объяснять, как будто он нормальный, разумный человек. А после всего этого поешь мне колыбельную, чтоб успокоить, и на следующий день удивляешься, что я, оказывается, все помню.