— А чем у него занималась? — спросил Леденцов, так и не дождавшись активности ребят.
— Обеды готовила, убирала, гостей принимала…
— Как он тебя звал?
— Крошкой.
— Сколько тебе лет? — вспыхнула Ирка, услыхав про эту «Крошку».
— Восемнадцать.
— Значит, к Мочину пришла еще несовершеннолетней, — подсказал Леденцов.
Он вдруг обратил внимание, что его подопечные сидят виновато, словно их в чем-то упрекают. Почему? Ведь разговор о Мочине. Может быть… У Леденцова опять, как уже бывало, все забилось от подавляющей радости. Говорят, стыд глаза не ест. Еще как ест: им стыдно за Мочина, за друга. И в голове Леденцова понеслась логическая цепь: коли стыдно, то Мочина раскусили; если раскусили, то осудят; а если осудят, то уйдут…
— А любовь? — опять спросила Ирка, вызвав у Шиндорги веселое подрагивание губ.
— Тогда он мне нравился.
— А ты ему?
— Не знаю.
— И не спросила?
— Не раз. А он тоже спросит: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»
— Мадам, — прервал диалог Артист, посчитав вопрос ясным, — чем все кончилось?
Валентина чуть наклонила голову в сторону ширмы:
— Забеременела, и Мочин меня выгнал.
— Как это — выгнал? — усомнился Бледный.
— Культурно, с выходным пособием.
Шиндорга кашлянул и заметил солидным тоном:
— У нас женщина равноправна. Не надо было к нему клеиться…
Ирка с тигриной мягкостью привстала и вцепилась правой рукой в его волосы. Шиндорга двумя руками пробовал оторвать ее пальцы, но, видимо, отрывал вместе со своей челкой. Леденцов вмешался:
— Ир, ребенок за ширмой…
— Вот только что ребенок, а то бы он облысел.
— Что-то Губа стала много пылить, — угрожающе сказал Шиндорга, поглаживая голову.
— Замкнись, — велел Бледный.
Казалось, что на слова Шиндорги можно и не ответить, но Валентина заговорила:
— Сама виновата, правда… Не я одна. До меня была девушка… Нарочно родила, чтобы Мочин на ней женился. Потом ребенка сдала в детдом и уехала в другой город. Верно, клеилась…
Неожиданно Валентина повела плечами, тряхнула головой и села осанисто. Ершистые волосы, повинуясь какой-то удали, сложились в короткую и модную прическу. Глаза утратили сонь, блеснув жизнью. И стало видно, что Валентина молода и привлекательна.
— Лето, жара. У Мочина на участке бассейн с пляжиком. Гости плавают. А я в бикини сижу на коврике и перебираю струны ситары. Индийский инструмент, вроде нашей балалайки, только с длинной ручкой. Изредка гости выныривают, я наливаю охлажденного шампанского, они пьют, похлопывают меня и вновь ныряют! Красиво!
— Клево, — согласился Шиндорга, косясь на Иркины руки.
— Ага, клево. А теперь ребенок на руках, деньги кончились, специальности нет, эту комнатушку просят освободить, к родителям ехать стыдно… Клево я попила шампанского, а?