— Валентина, держись, ты еще удивишь мир, — ободрил ее Леденцов.
— Раз уже удивила, — виновато усмехнулась она.
Чай пили молча. Ребята сперва изучали хозяйку, потом вопросительно смотрели на Леденцова, требуя обещанных развлечений, и наконец стали с усмешкой поглядывать друг на друга…
И тогда в тишине пискнуло.
— Мышь! — Ирка вскочила, ничего в жизни не боявшаяся, кроме этих грызунов.
— Валентина, покажи свою мышь, — попросил Леденцов.
Она скрылась за ширму, пошуршала там и вышла с грудным ребенком, который, видимо, давно проснулся и тихонько слушал гостей. Он обвел компанию синими глазками и, гукнув, уставился на лампу, найдя ее тут самой интересной.
— Как звать? — громко спросил Леденцов.
— Миша.
— А отчество? — еще повысил он голос.
— Михайлович.
— И фамилию бы должен носить — Мочин. Представляю: второй Михаил Михайлович Мочин.
Ирка уронила ложечку, которая звякнула в тишине неподобающе громко. Артист хотел было отхлебнуть чаю, да вроде бы забыл, разглядывая ребенка. Бледный смотрел на младенца, как на «летающую тарелку», впорхнувшую в форточку. Шиндорга обиженно улыбался.
— Пусть лежит в кроватке, — решила Валентина.
Вернувшись, она села к столу, так уткнувшись в свою чашку, что лицо закрыла случайная тень.
— Валя, мы договорились, что ты все расскажешь, — напомнил Леденцов.
— Кому это интересно, — слабо возразила она, показывая лицо.
— Нам, — заверил Леденцов.
Валентина помешала чай, хотя сахару не клала, и начала говорить неуверенно, словно ощупывая словами своих гостей.
— Приехала я из Псковской области, поступила учиться в техникум, поселилась здесь, в общежитии… Как-то пошла с девочками на пляж. Не такая была, а веселая, загорелая, в австралийском купальнике. Там и встретила Мишу, Михаила Михайловича Мочина. Познакомились. Ну, как он ухаживал, рассказывать не буду. Чистое заграничное кино… А потом он предложил все бросить и переехать к нему. Сказал, на виллу. Я, конечно, беспокоилась о техникуме. Страшно бросать. Миша смеялся: «Кто не рискует, тот не пьет шампанского». Ну и поддалась…
Валентина умолкла. Ее лицо стало розоветь — от чая ли, от воспоминаний ли, от стыда ли… Леденцову хотелось, чтобы Валентину расспрашивали сами ребята. Но они сидели хмуро и скованно. Ирка от удивления распустила губы, и ее темные глаза потеряли обычный маслянистый блеск, точно она забыла их промыть. Грэг недоуменно и сильно дергал себя за волосы, намереваясь их выщипать. Бледный, казалось, думает о чем-то тяжело и никак не может додуматься. Лишь Шиндорга делал вид, что его все это не касается, поэтому пил чай со вкусом, как духманистый нектар.