Лагерный палач, унтер Принц, ушел за ворота лагеря, бодро насвистывая.
— Погоди, придет твой черед, палаческа шкура! — напутствовали его из толпы пленных.
— И вам отольется, гады! На носилках не понесут, в яму скинем — и баста! — крикнули вслед изменникам, сумрачно уходившим с «чистой душой».
— Ну, не орать! — зыкнул Лешка. — Посмотрели пьеску — и марш по баракам! Кто будет еще нападать на господ добровольцев, того — господин переводчик сказал — задерет плетьми. Они Германию защищать идут. Завтра велят им отдать весь хлеб из какого-нибудь барака —и весь отдадут, а вы — не орать! В плену, не дома живете!
«Чистая душа» еще раз пришел в этот день вместе с Лешкой и принес в барак «добровольцев» на каждого по полпачки махорки.
— Не бойтесь вы никого, гос-по-да, вы под моей защитой, — сказал гестаповец. — Завтра подам ходатайство господину штабарцту, чтобы вам отпус-ка-ли двойной паек. Тогда все уже будет закон-но...
После ужина, когда немцы ушли из лагеря, в особый барак постучал «земляк» Коржикова, маленький черноглазый парень со смуглым лицом, Сеня Бровкин, по пленной кличке Сенька Цыган. Несколько месяцев у него сочился в боку незаживающий свищ от штыковой раны. Он принес паек хлеба в обмен на табак. Торговая связь, как расценили «освободители», могла означать налаживание отношений с прочими бараками. Ради мирной торговой связи Сеньку впустили внутрь.
— Чисто устроились, елки-палки. Сватов кабыть ждете,— сказал Цыган, входя в барак «добровольцев».
— Чирьи от чистоты не вскочат, для себя убрались,— с достоинством ответил старшой Коржиков.
— О-о! — удивился Цыган. — Самого господина «освободителя» повесили! Украше-ение! — сказал он, глядя на портрет Гитлера.
— Лешка Безногий принес, — отозвался старшой. — Ну, показывай пайку. Целая? — подозрительно спросил он, переходя к деловым отношениям.
— Сам смотри, — Цыган положил на стол хлеб.
— Что-то мала! Трохи подрезал? — усмехнулся Коржиков.
— Вам, сказали, и пайку двойную дают, а нам — какую вчера, такую и нынче, — огрызнулся Сенька.
— Три закурки, — решительно предложил Коржиков.
— Сука ты, вот кто! Все на четыре меняют, а «господа добровольцы» зажрались — по три закурки за пайку?! Не хочешь — не надо!
Цыган встал с лавки и взял свой хлеб.
— Кажи-ка пайку! — остановил помощник старшого, Митяйкин. — Я четыре закурки дам. Старшой у нас строгий. А я по-простому...
В этот миг кто-то снаружи торкнулся в дверь барака.
— Табак продадите за сахар? Вам, говорят, табачку принесли, — раздался снаружи голос.
Ближний к двери обитатель барака откинул задвижку. Вошли двое с кусочками сахару.