— Семен, ты куда заховал домкрат?!
— У выемки, между брусьев! Там и ключ, — отозвался второй.
Оказалось, тут же, за штабелями, были сложены новые шпалы. Эта команда их заменяла, вероятно, уже подряд много дней.
Конвоиры присели в тени штабелей, невдалеке от беглецов, и о чем-то мирно переговаривались, видимо целиком полагаясь на русского дорожного мастера, который руководил командой. Пленные работали с остановками, отходя к сторонке для пропуска поездов и усаживаясь с края на штабеля досок для перекурки. Поезд уходил, и работа снова текла с обычной медлительной, «пленной» размеренностью. Только редкие отдельные слова доносились до слуха Геньки.
Изредка, примерно один раз в час, мимо штабелей проходил путевой обходчик. На стыках рельсов он выстукивал их молоточком.
По-прежнему шли поезда товарные и пассажирские. Геннадий уже научился их различать издалека по гулу колес.
Когда проснулся Батыгин, пленная команда строилась уходить на обед. Генька рассказал об остановке поезда с африканскими танками, обо всем, что видел и передумал.
— Дождемся ночью такой остановки, скакнем — и поехали! Вот будет номер, Никита, а?!
— А вдруг да не остановится! Что же нам, целую ночь лежать тут напрасно? — возразил Батыгин.
— Чудак! Да я бы три ночи для этого пролежал! Ведь если удастся бросок, то в одну только ночь мы проделаем путь двух десятков ночей, без опасности перемахнем через Одер и Вислу. Ты понимаешь?! — Генька от увлечения чуть не кричал.
Батыгин прикрыл его рот ладонью — и вовремя: как раз проходил путевой обходчик...
Потом промчалась электродрезина с эсэсовцами.
— Говорят, эта штука проверяет путь перед проходом особо важного поезда, — шепнул Генька. — Вылезть сейчас да рельс отвернуть!
— А чем?
— Вон, видал? — указал Генька на инструменты, оставленные рабочей командой невдалеке от штабеля, на виду.
— Здо-орово было бы! — согласился Никита.
— Они тут же все оставляют и на ночь, — сказал часовщик.— Утром пришли на работу, достали... Они помолчали.
— Генька, ты спи, — сказал Батыгин.
— Успею. Жрать хочется, как корове... Виноват, не буду! — осекся часовщик.
Продукты были нормированы еще строже, чем в лагере, и во имя сохранения пищевой дисциплины даже и говорить о них не разрешалось.
— Водички испей, — снисходительно посоветовал Батыгин.
Фляга была полна подслащенной водой. Оба напились.
В это время стремительно прогремел мимо них тот самый «особый» поезд, ради которого, видимо, и проезжали эсэсовцы, — всего три вагона, все три бронированные.
— Слушай, Никита, а что, если взаправду, а? — с замиранием сердца шепнул часовщик.