Мэри Джейн обернулась к Рамоне.
— Ах, поняла! Ты просто придумала себе маленького мальчика Джимми. Какая прелесть! — Мэри Джейн приветливо наклонилась к Рамоне: — Здравствуй, Джимми! — сказала она.
— Да разве он станет с тобой разговаривать! — сказала Элоиза. — Рамона, ну-ка, расскажи Мэри Джейн про Джимми.
— Что про Джимми?
— Не вертись, стой прямо, слышишь… Расскажи Мэри Джейн, какой он, твой Джимми.
— У него глаза зеленые, а волосы черные.
— Еще что?
— Папы-мамы нет.
— Еще что?
— Веснушек нет.
— А что есть?
— Сабля.
— А еще что?
— Не знаю, — сказала Рамона и снова стала почесываться.
— Да он просто красавец! — сказала Мэри Джейн и еще ближе наклонилась вперед. — Скажи, Рамона, а Джимми тоже снял ботинки, когда вы пришли?
— Он в сапогах, — сказала Рамона.
— Нет, это прелесть! — сказала Мэри Джейн, обращаясь к Элоизе.
— Тебе хорошо говорить. А мне целыми днями терпеть. Джимми с ней ест, Джимми с ней купается, Джимми спит на ее кровати. Она и ложится-то с самого краю, чтобы его нечаянно не толкнуть.
Мэри Джейн сосредоточенно закусила губу, выражая полное восхищение, потом спросила:
— Откуда она взяла это имя?
— Джимми Джиммирино? Кто ее знает!
— Наверно, так зовут какого-нибудь соседского мальчишку?
Элоиза зевнула и покачала головой.
— Нет тут никаких соседских мальчишек. Тут вообще ребят нету. Меня и то зовут «соседка-наседка», конечно, не в глаза, а…
— Мама, можно поиграть во дворе? — спросила Рамона.
Элоиза покосилась на нее:
— Ты же только что пришла.
— Джимми хочет туда.
— Это еще за чем?
— Саблю забыл.
— О черт, опять Джимми, опять эти дурацкие выдумки. Ладно. Ступай. Ботинки не забудь.
— Можно возьмить это? — Рамона взяла обгорелую спичку из пепельницы.
— Взять, а не «возьмить». Бери. На улицу не выходи, слышишь?
— До свидания, Рамона! — ласково пропела Мэри Джейн.
— … свиданя. Пошли, Джимми!
Элоиза вдруг вскочила, покачнулась:
— Дай-ка твой стакан!
— Не надо, Эл, ей-богу! Меня ведь ждут в Ларчмонте. Мистер Вейнбург такой добрый, я никак не могу…
— Позвони, скажи, что тебя зарезали. Ну, давай стакан, слышишь?
— Не надо, Эл, честное слово. Тут еще подмораживает. А у меня антифриза почти не осталось. Понимаешь, если я…
— Ну и пусть все замерзнет к чертям. Иди звони. Сообщи, что ты умерла, — сказала Элоиза. — Ну, давай стакан.
— Что с тобой делать… Где у вас телефон?
— А во-он он куда забрался, — сказала Элоиза, выходя с пустыми стаканами в столовую. — Во-он где. — Она вдруг остановилась на пороге столовой, споткнулась и притопнула ногой. Мэри Джейн только хихикнула.
— А я тебе говорю — не знала ты Уолта, — говорила Элоиза в четверть пятого, лежа на ковре и держа стакан с коктейлем на плоской, почти мальчишеской груди. — Никто на свете не умел так смешить меня. До слез, по-настоящему. — Она взглянула на Мэри Джейн. — Помнишь тот вечер, в последний семестр, как мы хохотали, когда эта психованная Луиза Германсон влетела к нам в одном черном бюстгальтере, она еще купила его в Чикаго, помнишь?