Изабелла сохраняла невозмутимость. По крайней мере, этот Томазо далеко.
– Он скоро привезет автомобиль сюда, – продолжала Кэт. – Сначала поездом, а потом на пароме. Думает совершить путешествие по горной Шотландии и познакомиться с Эдинбургом. Проживет здесь, наверное, несколько недель.
– Когда? – спросила Изабелла, и в голосе слышалось неудовольствие.
– На той неделе. Или чуть позже. Он позвонит мне и уточнит.
На этом тема была закрыта. Они заговорили о магазине, о том, как шла жизнь в отсутствие Кэт, но мысли Изабеллы все время возвращались к очень важной для нее нравственной проблеме. Уже очень давно она твердо решила не поддаваться искушениям и не лезть в личные дела Кэт. Видеть со стороны, что хорошо для твоих близких, – дело нехитрое, особенно если близких немного. Но, навязывая свой взгляд, мы нарушаем принцип свободы воли, упрямо отстаивающей право каждого проживать жизнь по-своему. Речь не о вседозволенности, а о праве и долге принимать решения самостоятельно. А если выбор окажется неверным, что ж, каждый сам должен расхлебывать последствия. Судьба толкала Кэт к мужчинам, не способным принести ей ничего, кроме несчастья, ибо всех их отличали непостоянство, эгоизм и самовлюбленность. И все-таки ее тянуло к ним, и нужно было разрешить ей поступать по собственному усмотрению.
– Он тебе нравится? – мягко спросила Изабелла, и Кэт, отлично понимая суть вопроса, ответила уклончиво. Да, не исключено, там видно будет.
Изабелла промолчала. Сосредоточившись, попробовала представить себе, каков этот Томазо. Стоит вообразить коллекционный «бугатти» и роскошное палаццо, и картинка вырисовывается без труда. Стильный и обольстительный, он, как и его предшественники, принесет Кэт горе. И Джейми будет ужасно страдать, с тоской представляя, как Кэт и Томазо катят в серебристо-красном «бугатти» по узким пустынным дорогам Файфа или Пертшира.
Она приглашала Иана к себе, но, позвонив, он предложил вместе позавтракать в Шотландском клубе искусств на Рутланд-сквер. «Я беру там филе макрели. Филе макрели с салатом. Вы, разумеется, закажете что-нибудь более существенное».
Изабелле доводилось бывать в Клубе искусств. Среди членов были ее друзья, знала она и председателя – франтоватого антиквара с изящно подкрученными усиками. Иногда появлялась мысль оформить членство, но руки как-то не доходили, и она по-прежнему лишь изредка завтракала здесь с кем-нибудь да еще ежегодно участвовала в Бернсовском обеде.[3]
Обед, приуроченный ко дню рождения Бернса, бывал и более, и менее удачным. Если главный оратор правильно задавал тон, традиционное обращение к памяти Вечно Живого оказывалось интересным и трогательным. Но обычно все скатывалось к слезливым разглагольствованиям о поэте-пахаре и деревенских пирушках в Эйршире, коими, думала Изабелла, вряд ли стоит так уж гордиться шотландцам. Нет ничего возвышенного в неумеренном потреблении виски. А каждый шотландский поэт или пил слишком много, или воспевал пьянство, или, напившись, городил всякую чушь. И сколько мы из-за этого потеряли! Море ненаписанных стихов, пропащие десятилетия в литературе, жизни без песен, мечты без надежд.