– Нет, не надо посылать твоего брата Антонио в больницу. Нет необходимости. Слон в сумке. Я все упаковала и хотела послать вам сегодня с посыльным. Еще там его обувь, шнурок, который был завязан на его запястье, искусственная челюсть с пятью золотыми зубами… нет, челюсть мы ему вставили, – уточняю я гнусавым голосом, – и надели на руку часы. Ты знаешь, мы не смогли вынуть из рук трость, ни мой шеф, ни я.
– Я знаю, мы заметили. Он хотел, чтобы его похоронили с ней, и мы доставили ему это удовольствие, а значит, он не станет бродить по ночам по дому и не нашлет мор на наше племя. Между прочим, трость была серебряная, ручная работа. Знаешь, в молодости мой отец работал по серебру, можно сказать, у него были золотые руки. Много лет назад он сам сделал эту трость ради развлечения.
– А…
– Еще мы положили с ним фотографию короля, потому что он всегда повторял, что, если умрет, с ним должны быть трость, шляпа и фотография короля. Мой отец был настоящим монархистом, – объясняет мне Амадор, следуя за мной, пока я ищу сумку. – Он вставил фото в рамку и повесил над кроватью рядом с гравюрой, изображающей Христа. Мы уложили это фото с ним в гроб. Маленький снимок, такие раздают в школе. На нем у короля очень внушительное лицо. Мой отец был уверен, что король лично назначил ему пенсию и употребил свое влияние, чтобы мне вручили серебряную медаль на Олимпиаде. Обо мне писали все газеты, а мне даже не пришлось никого убивать. Не было никакой возможности его убедить, что выигранные медали я заработал своим потом, из кожи вон лез, если можно так выразиться, без помощи Бога или его легальных представителей здесь на земле. Королей или священников…
– Знаешь, король уже не наместник Бога на земле. Так было много лет назад, – объясняю я ему. – Теперь никто не берет на себя такую роль.
– Ладно, как скажешь, детка.
Амадор говорит совсем не как цыган, он не растягивает гласные и не использует неизвестные мне выражения, но, без сомнения, он настоящий цыган. Слушая его речь с мягким андалусским акцентом, я постепенно успокаиваюсь. Я спрашиваю себя, смотрит ли он сейчас на мой зад, хотя вряд ли он сможет разглядеть меня в этом халате, заляпанном косметикой. Я начинаю ощущать его взгляды: как будто у меня что-то жжет в затылке. Каждый шаг очень труден для моих ног.
– Ты что, меня боишься? – Мы останавливаемся, он меня обходит, смотрит мне прямо в глаза и придвигается все ближе, пока мой нос почти не соприкасается с его. – Я же тебя не съем, цветочек!
Порой я сама не знаю, что говорю, особенно если подвергаюсь такой психологической атаке. И я отвечаю с невозмутимым видом: