Но у двери жена Берсилака сняла стягивающий талию пояс и подала Гавейну.
– Человека, который его носит, он хранит от насильственной смерти, – объяснила женщина. – Ты можешь воспользоваться им завтра в часовне Зеленого Человека.
Гавейн принял талисман. Зеленый с золотом, он был украшен символами и письменами древней магии. Быть может, и в самом деле он мог отвести смерть от руки древнего бога.
Он поднял глаза на хозяйку и почувствовал, как в крови закипает надежда выжить. Женщина нежно посмотрела в ответ и дотронулась пальцами до шрамов на щеке, расцарапанной при расставании с Рагнелью. Воин был растроган, и на его глазах показались слезы.
Вечером все много веселились, хотя вернувшийся домой Берсилак признался, что добыча весь день ускользала от него и поэтому ему нечем обменяться с Гавейном.
– И мне тоже, – ответил воитель, а сам вспомнил, как нелегко ему удалось избежать ласк хозяйки в постели. На мгновение он подумал, что следует отдать зеленый с золотом пояс, но, испугавшись, что без него потеряет жизнь, решил сохранить подарок в тайне.
В последний вечер они пировали, а когда веселье утихло, Берсилак позвал Гингалина.
– Завтра, когда ты пойдешь разыскивать часовню, он станет твоим проводником, а если пожелаешь, будет выполнять роль оруженосца и понесет щит.
Гавейну понравились манеры юноши, и он отдал ему доспехи и оружие, а когда настало время идти спать, сердечно обнял хозяина. Берсилак пожелал ему всего доброго и пообещал молить Богиню утихомирить Зеленого Человека, когда противники встретятся.
Ночью воитель не сомкнул глаз и задолго до рассвета повязал под рубашку магический пояс и вместе с Гингалином отправился на поиски часовни таинственного Зеленого Человека.
Утро оказалось холодным и мглистым, и оруженосец повел Гавейна сквозь дымку и стелившийся над землей туман. Капли падали с деревьев и папоротников, то и дело на пути попадались островерхие скалы. Наконец они вышли на упрятанную в чаще поляну. Лес расступился, и перед ними оказался древний седой могильник, возвышавшийся рядом с ключом, который пробивался сквозь белые ледяные торосы, так напоминавшие птичьи перья, будто изваяла их сама фея. Принц Оркнейский в изумлении смотрел на открывшуюся перед ним картину.
С одной стороны в курган вел вход, и оттуда доносился ужасный, проникающий в самую душу металлический скрежет, словно точили клинок. Этот звук вместе с ударами сердца проникал Гавейну прямо в кровь.
– Это место было более языческое, чем часовня, – продолжал, перекрестившись, Гавейн, а другие воины в зале делали знаки, оберегающие их от богохульства. – До самого верха курган порос травой, а с одного бока чернела дыра, служившая входом. Я уже видел такие могильники, потому что придны часто разбивали лагерь рядом с ними и свободно входили в Святые Холмы.