Саксы в конечном счете победили и отбросили остатки бриттов Артура в горы Уэльса, где тс в течение пятисот лет сохраняли в сказаниях историю своего последнего великого короля. Когда на эти сказания случайно наткнулись барды с континента, они стали для французов источником всевозможных импровизаций, и родились рыцарские романы артуровского цикла. Их писали для услады христианского средневекового читателя, и именно так появились многие повествования, которые теперь мы считаем традиционными. (Их французская основа к тому же заставляет нас видеть героев облаченными в сверкающие доспехи и высокие островерхие шлемы с забралом, хотя в реальности люди, скорее всего, ходили в кольчугах, туниках и даже тогах.)
Но даже в христианских повествованиях барды, может быть, сами того не подозревая, отразили остатки той культуры, которая окружала настоящего Артура. Например, согласно историкам Цезаря, древние кельты слыли охотниками за головами. В действительности, нигде не сказано, что Артур и его рыцари занимались этим ремеслом, хотя, читая Мэлори, нельзя не заметить, как часто его герои отсекают чью-либо голову и продолжают с ней путь.
В своем развитии христианство пятого века принимало различные формы. В Риме церковная иерархия основывалась на городской политической структуре: миряне группировались вокруг нескольких священников, которые подчинялись единственному местному епископу так же, как сенаторы возвышались над плебсом, а над ними стоял император или король. Но в Британии и Ирландии, где процветало кельтское христианство и было немного городов, священники, как Святой Патрик, бродили по всей стране. Присутствие отшельников в рассказах об Артуре могло быть тоже отголоском «темных веков». И таким же их знаком являются поиски Грааля, которые скорее воспринимались как личные искания смысла бытия, а не принятие церковной догмы.
Люди часто спрашивают меня, много ли я проделала исследовательской работы. Достаточно. Трижды я ездила в Британию, чтобы познакомиться со страной и собрать книги по флоре и фауне. Я обошла бесчисленные римские развалины, понимая, что если вижу их в двадцатом веке, то в шестом их видела наверняка и Гвен, я стояла на руинах древних укреплений, старалась представить крытые соломой пристройки и деревянный зал; рылась в мифах, археологических находках и собственном здравом смысле, чтобы объяснить, почему те или иные люди поступают в легенде так, а не иначе.
Есть несколько особенностей, которые я хотела бы пояснить. Например, надгробная песнь в честь Уриена, которую я вложила в уста Талиесина, могла быть написана (а может быть, и нет) другим бардом той же эпохи. Но она настолько живо рисует потерю любимого предводителя, что я решила включить ее наряду с отрывками «Битвы деревьев» Талиесина и его «Добычи Аннона».