Мать всегда называла меня упрямой. И это сочтет упрямством. Да разве дело в том? Я не хотела, чтобы так получилось, я сдаюсь! Бросаю одну жизнь, дабы обрести новую и лучшую. Я отбываю в дальние края, что, наверное, всегда было мне предназначено.
...спешу поближе к солнцу,
Я рада, что тебе достался мой добрый брат.
И подпись. Цитата мне понравилась, но я писала ее со странным чувством и думала: все, больше никаких цитат. Отныне ко мне приходит Селина и я начинаю жить!
Когда же она придет? Двенадцать часов. Скверная ночь обезумела. Отчего в полночь непогода всегда превращается в бурю? В камере не слышно, что творится на улице. Буря захватит ее врасплох, скрутит, завертит, собьет с пути, а я ничего не могу для нее сделать, только ждать. Когда она придет? Сказала — перед рассветом. Когда светает? Через шесть часов.
Нужно глотнуть опия, может быть, это направит ее ко мне.
Нужно поглаживать бархотку, она говорила «бархотка притянет меня сквозь тьму».
Час ночи.
Теперь два — еще час прошел. Как быстро он прошел на странице! А я будто прожила год.
Когда она придет? Половина четвертого; говорят, в этот час умирают, но папа умер, когда на дворе был белый день. В его последнюю ночь я не смыкала глаз, вот как сейчас. И не хотела, чтобы он уходил, так же неистово, как сейчас ожидаю ее прихода. Правда ли, что он смотрит на меня, как говорит она? Видит, как перо скользит по странице? О, отец, если видишь меня сейчас... если видишь, как она ищет меня во тьме, соедини наши души! Если ты любил меня, яви свою любовь и приведи ко мне ту, кого люблю я!
Я начинаю бояться, а этого нельзя. Я знаю, она придет, ибо не может не почувствовать, как я к ней тянусь, и мои мысли приведут ее ко мне. Но какой она придет? Я представила ее блеклой, бледной как смерть... измученной или обезумевшей! Я достала ее одежду, всю: и перламутрово-серое платье с юбкой под цвет ее глаз, и белое с бархатной каймой. Разложила по всей комнате, чтобы мерцали в пламени свечи. Теперь казалось, что она повсюду, точно отраженная в призме.
Я достала ее косу, расчесала и заплела; потом держала ее подле себя и временами целовала.
Когда она придет? Пять часов, еще темно, но мне уже дурно от моего неистового желания! Я добралась до окна и подняла фрамугу. Ворвавшийся ветер вздул золу в камине, безумно растрепал мои волосы и чуть не до крови исхлестал градинами щеки, но я все вглядывалась во тьму, ища ее. Кажется, я выкрикивала ее имя... да, я звала ее, и ветер откликался эхом. От моей дрожи сотрясался дом; наверное, и Вайгерс ее чувствовала. Я слышала скрип половиц под ее кроватью, слышала, как она ворочается во сне, а бархотка стягивала мое горло все туже. Наверное, Вайгерс выскочила из постели, услышав мои крики — Когда ты придешь? Когда ты придешь? — и мой последний зов: Селина! И вновь раздалось эхо, которое ветер швырнул мне вместе с градом...