— Вот хорошо, Андрей Сергеевич, а Хида уже ждет вас. Пойдемте?
— Пойдемте, — сказал я.
— У него номер на третьем этаже. Я уж боялся, что вы не сможете прийти. Что бы я тогда с ним делал?
— Сводили бы в кино.
— Только кино нам с ним и не хватало! Вы не поверите — я совсем замучился. — Вид у него действительно был несколько ошалелый. — Восьмой день как на карусели. ВДНХ, Кремль, Третьяковка, Большой театр. Жара, пить все время хочется. Такси не достать. Юго-запад, Юго-восток. Канал! Господи, я москвич, но в жизни прежде не был на канале.
— А что ему нужно от меня?
— Право, не знаю. Может быть, просто решил отдохнуть вечерок. Он ведь, бедняга, тоже округовел. И потом вы перевели его книгу, издательский работник. Будет, наверное, просить, чтобы перевели его новую книгу.
— Он говорит по-русски?
— Совсем не говорит.
— Скверно. Я не говорил по-японски лет десять.
— Дзэн-дзэн дэкимасэн-ка?
— Скоси дэкиру-то омоимас-га…
— Наруходо дзаннэн дэс. Мне сегодня позарез нужно съездить в одно место.
— Конечно, поезжайте. Как-нибудь договоримся.
Он очень обрадовался.
— Спасибо, Андрей Сергеевич. Вы меня здорово выручили.
— Вот кстати, — сказал я с настоящими полухинскими интонациями, — когда ему можно отдать подарки? Сразу?
— Да когда захотите. Мужик он простой, без церемоний.
Хида занимал небольшой однокомнатный номер с небольшим столиком, небольшим шкафом и чудовищной двуспальной кроватью. Он встал, нагнул голову и молча двинулся к нам, протягивая руку. Юноша важно провозгласил:
— Господин Хида. Головин-сан.
— Зудораствуйте, — сказал Хида.
— Извините, Хида-сан, — поспешно сказал юноша по-японски, — но поскольку Головин-сан знает японский язык, я вам, вероятно, не буду нужен.
Хида вопросительно взглянул на меня.
— Дайдзёбу дэс, — сказал я.
— Дэ-ва саёнара, Зорин-сан, — сказал Хида.
— Саёнара, Хида-сан! — сказал юноша. — Асьта мадэ. — Он прямо-таки сиял от радости. Даже неловко было. — До свидания, Андрей Сергеевич! — Он сделал ручкой и исчез.
— Окакэнасай, — чопорно сказал Хида и показал на стул. — Позаруйста.
Я поставил коробку с водкой на столик и сел. Хида сел напротив, расставив ноги и уперев ладони в колени. Мы уставились друг на друга. У Хиды были твердые спокойные глаза в щелках припухших век.
— Я говорю по-японски плохо, — сказал я, — и прошу меня извинить. Прошу также господина Хиду говорить медленно.
Хида поклонился, взял со столика веер и стал обмахиваться.
— В прошлом году, — начал он, — я имел удовольствие получить от господина Головина свою книгу на русском языке с его доброжелательной и великодушной надписью. Мой друг Касима Сёхэй, специалист по русской литературе, ознакомился с переводом и к моей радости нашел, что перевод очень точен в смысловом и эмоциональном отношении. Благодарю.