— Что здесь происходит, милостивый государь? — раздался за спиной Покровского возмущенный, хорошо поставленный начальственный голос. По своей силе и привычке повелевать нерадивыми подчинёнными, он по военным меркам, был никак не ниже полковничьего уровня, чуть-чуть недотягивая до генеральского положения. Даже стоя спиной к голосу, капитан великолепно почувствовал, что в телеграфном зале появилась главная власть этой станции, её царь и бог.
Униженный Митя пугливо сжался на своём стуле, и в его глазах отчётливо были видны два противоречивых по своей природе чувства: страх перед начальством, и надежда на свою защиту перед распоясавшимся солдафоном, столь чудовищно разрушившего тихую жизнь маленькой станции.
Однако капитан не удостоил своим взглядом говорившего человека, спешно дочитывая последние слова с бумажной ленты. Начальник станции, а это был именно он, угрожающе засопел, увидев в руках офицера телеграфную змейку, и бросил такой уничтожающий взгляд на Митю, от чего бедный человек сразу стал меньше ростом.
— Гринев! Почему посторонние пользуются служебным телеграфом! — раскатисто выстрелил начальник станции, буквально испепеляя своим гневным взглядом несчастного юношу.
— Митя здесь совершенно не виноват, многоуважаемый Акакий Никодимович, — дружелюбным голосом пропел Покровский, аккуратно пряча в карман ленту. Он уже понял, как себя следует вести перед своим главным противником, который в своем демократическом запале, получив телеграмму от самого Керенского, уже ничего на этом свете не боялся, — просто я очень настойчиво попросил его, и, как благородный человек, он не смог отказать мне в этой просьбе.-
— Прекратите паясничать, милостивый государь, подобно уличному гаеру, — властно отрезал оскорбленный начальник станции, — и не позорьте мундир офицера, который Вы носите. В Вашем распоряжении осталось ровно пять минут, после чего Вы становитесь контрреволюционером со всеми вытекающими отсюда последствиями.-
— Ну, зачем же такие грозные слова, дорогой мой Нил Саватеевич, — продолжал куражиться капитан. Он старательно распалял душу местного властителя, стараясь сбить его важный государственный тон: — Контрреволюционер, ну какой может быть контрреволюционер из человека, который вот уже три года кормит вшей в окопах во славу своего Отечества.-
— Скоморох, шут балаганный! — бушевал начальник станции, вспоминая все возможные эпитеты, подходящие к данному моменту. Но его гневные излияния были прерваны появлением двух солдат, которые привели обратно дрожащую, словно лист девушку.