Едва только эшелон прибыл на станцию, как железнодорожники сначала загнали воинский эшелон на запасной путь, а затем, отцепив паровоз, угнали его в неизвестном направлении. Подобные действия были столь неожиданными для военных, что они вначале ничего не поняли, а когда спохватились, то было уже поздно.
Отправившийся за разъяснениями, касательно подобных действий относительно их эшелона, к начальнику станции штабс-капитан Саблин получил дерзкий по содержанию и маловразумительный ответ. Полный торжественности и важности от всего происходящего, начальник станции сообщил, что по личной просьбе премьер-министра Керенского, профсоюз железнодорожников принял решение не пропускать далее все воинские эшелоны, идущие с фронта на Петроград. Напрасно Саблин шумел и махал руками перед лицом несговорчивого собеседника. Тот стоял, подобно гранитной скале, о которую разбивались все слова и доводы офицера. И чем больше он говорил, тем увереннее себя чувствовал новоявленный спаситель Отечества и демократических идеалов. Он в категорической форме отказал Саблину в возможности связаться, как со Ставкой Корнилова, так и с генералом Крымовым, который со слов железнодорожника прочно застрял в Луге.
Неизвестно, чем бы закончилась их беседа, если бы в тот момент лихой телеграфист не принял срочную депешу из Питера, которую сразу же протянул начальнику станции. Тот прочел ее с видом Наполеона, и торжественная улыбка озарила его лицо:
— Все воинские части, движущиеся на столицу по приказу Корнилова, объявлены мятежниками и подлежат немедленному разоружению. Любое неповиновение распоряжениям Временного правительства приравнивается к государственной измене, и будет караться по всей строгости военного времени.-
Произнеся эту тираду, железнодорожник величественно бросил телеграфную ленту на стол, и, наставительно стуча пальцем по дереву, изрек: — В вашем распоряжении полчаса, господин штабс-капитан, после этого вы объявляетесь бунтовщиками, со всеми вытекающими из этого последствиями.-
Все эти новости, вместе с приложенной змейкой телеграфной ленты, растерянный Саблин доложил Покровскому, у которого от злости заходили желваки, и кровь бросилась в лицо. Капитан вновь почувствовал себя жалкой игрушкой в руках грязных политиков, во главе с «душкой» Керенским. Откуда-то неудержимо подуло холодным ветерком мартовских передряг, от одних воспоминаний которых, Покровский непроизвольно заскрипел зубами.
— Что будем делать, Алексей Михайлович? — с тревогой спросил Саблин, пытливо вглядываясь в лицо своего командира. Он не был трусом, за его спиной был целый год фронта, но стать в одно мгновение не по своей воле изменником родины, штабс-капитан был не готов.