Утром, после намаза, Ерназар-младший вызвал к себе Шонкы.
— Говори! — только и вымолвил он. Искусанный комарами, измученный страхом, Шонкы горько зарыдал:
— Я приехал сюда в поисках правды! Я хотел сам, своими глазами увидеть, убедиться сам!.. А не по наущенью других!.. И что же получается…
— Каждый переход через узкий мостик имеет свои трудности, свои опа-а-асности, Шонкы-ы-ы! — с нарочитой кротостью протянул Ерназар-младший.
Неожиданная благожелательность и кротость кене-геса сбили Шонкы с толку — он ничего не понимал! Чтобы окончательно не запутаться, он сразу выпалил:
— Не для всех людей из рода колдаулы Алакоз — весна! Однако он выбрал меня из всех и послал сюда лазутчиком!
— Случается иногда: лазутчик и правду вроде открыл, и тайной своей поделился, а все равно остается лазутчиком, — вкрадчиво заметил Ерназар-младший. — Чем ты можешь доказать свою искренность?
— Поставь передо мной хлеб, я поклянусь!
— Не-е-ет! Ты ведь голоден сейчас. И чтобы досыта поесть, дашь любую клятву! Клятву верности мне и хивинскому хану!.. Вот тебе моя нога, поцелуй-ка лучше мою ступню!
Глаза у Шонкы чуть не вылезли из орбит. Однако он смирил свой гнев и отвращение. Осторожно приблизив лицо к ноге младшего Ерназара, он поцеловал, будто клюнул носом, его ступню. Это наполнило Ерназара-младшего злорадным торжеством, но длилось его торжество недолго: в дверях он заметил Саипназара. Кене-гее смутился, отослал Шонкы прочь.
«Эге-ге! — промелькнуло в голове Саипназара. — Когда-то этот молокосос по приказу Алакоза отсыпал мне плетей за то, что я сунул для приветствия своему батраку вместо руки ногу… А сегодня вон что он вытворяет! Аи да жук, аи да хитрец, аи да лицемер!» Однако в его замыслы не входило, чтобы Ерназар-младший распознавал его мысли или держал на него обиду.
— Ну и нахал, ну и трус этот Шонкы! Пятки готов лизать, лишь бы искупить все свои провинности! Как тебе, наверно, неприятно это, противно! Вот подлец! — заюлил Саипназар.
— Подлости, увы, не занимать любому человеку!.. Наш век так устроен, что врага легче всего одолеть подлостью. Когда тухлое протухнет еще больше, а в чистое добавить грязи, тогда и жди победы… Люди это поняли, потому-то подлость и процветает. Чистых да честных ныне не больно-то уважают и жалуют. А вот мерзостные и грязные — в почете!..
Спустя час Шонкы снова втолкнули в комнату, где находился Ерназар-младший. На этот раз Шонкы сиял: его накормили-напоили до отвала. Ерназар-младший тоже сиял словно вышедший из-за туч месяц. Он ласково пригласил Шонкы сесть возле него на мягкое одеяло.