Хивинские нукеры, чертыхаясь и проклиная трусливого черношапочника, по приказу главного военачальника устремились вперед. Какой-то всадник, хохоча, приблизился к Гулзибе; он изготовился было схватить ее в охапку — Гулзиба саблей отсекла ему голову, голова покатилась с плеч в пыль.
Гулзиба не осознавала до конца, что она делает, как действует, — она просто сражалась с ненавистными врагами. Ее сабля снесла голову еще одному хивинцу; Гулзиба подцепила ее на кончик сабли, высоко-высоко подняла и помчалась к своим, радостная и напуганная. — Молодец, Гулзиба! Молодчина! — громко, во весь голос похвалил ее Алакоз.
Он еще не закрыл рот, как погнавшиеся за Гулзибой три всадника почти одновременно выстрелили ей в спину. Как подрубленное дерево, на полном скаку Гулзиба повалилась на землю. Замерли, замолкли все — и враги, и свои. Забыв обо всем на свете, Ерназар оказался возле нее. Гулзиба была в крови. Он наклонился над ней, поднял ее голову.
— Гулзиба, моя Гулзиба!.. — шептал он непослушными, помертвевшими губами.
Гулзиба услышала его, узнала, широко раскрыла глаза.
— Это ты, мой Алакоз? Ты? Дай я обниму тебя! Не таясь! В первый и последний раз, перед всеми людьми! — Она не могла даже пальцем пошевельнуть — жизнь покидала ее, уходила. — Ох, душа моя, что-то руки не слушаются меня, прости!..
Алакоз поднял Гулзибу на руки, бережно притронулся к ее нежным губам.
— Меня прости, Гулзиба! Меня! Я не смог сделать тебя счастливой!
— Нет, нет, я счастлива! Век бы лежала вот так, на твоих могучих руках… Да, да, что-то еще… не оставь Тенела, а он тебя никогда не оставит! Все покинут, а он будет рядом…
— Не говори больше! — Алакоз еще раз бережно, любовно прикоснулся к ее губам.
— Дай мне слово, любимый… признай меня своей женой!
— Душа моя, любовь моя, ты самая любимая моя жена! Самая дорогая… Самая драгоценная…
Глаза Гулзибы озарились радостью — в последний раз! Потом начали гаснуть, меркнуть, затухать — так гаснет, меркнет, затухает лампа, когда в ней кончается масло… Глаза Гулзибы закрылись, скрылись за веками, точно две луны за облаками, но на губах замерла, осталась улыбка облегчения и счастья.
По белым как мел щекам Алакоза текли-струились слезы, он прижимал, все прижимал к груди безжизненное тело Гулзибы… Точно величайшее сокровище, Ерназар трепетно положил Гулзибу на вершину маленького холмика…
Сражение разгорелось снова. К вечеру хивинцы начали одолевать каракалпаков. Соколы покатились назад. Старейшины родов стали требовать, чтобы Алакоз прекратил бессмысленную бойню… У него на глазах двое самых преданных ему военачальников перешли со своими соколами к противнику — с белыми флагами!.. По крепости метался Бердах и взывал к людям: