— Что ты, что ты! Мы защитим нашу веру, сохраним в чистоте ислам и его светоч — Хиву. Нашу родную Хорезмскую низменность, хана великого защитим.
— От кого? Может, русские идут к нам с добром, несут благо нам, каракалпакам? Русских много, очень много, они сильны; неужто же сильный обидит слабого? Как же нам воевать с ними, если мы и целей-то их не знаем?
— Что ж, по-твоему, нам сидеть сложа руки и смотреть, как воюют хивинское ханство и русское царство? Правоверные против неверных?..
— Нам ничего больше не остается. Нельзя бросать камень в того, кто нас не трогает! Еще хуже быть булыжником в чужой праще, бий-ага. Не хотел бы обижать нашего хивинского гостя, — Ерназар слегка повел головой в его сторону, — но все же скажу так: лучше быть съеденным львом, чем прятаться у лисы под хвостом.
Аскар-бию была известна непреклонность Ерназара. Он с отчаянием и страхом понял, что заставить Ерназара выполнить приказ хана нельзя.
— Долг моей совести, братец, напомнить тебе о святой обязанности. Смотри, не вышло бы неприятностей из-за твоего непокорства.
Утром гонец стал рассыпаться перед Ерназаром:
— Дорогой хозяин, не взыщите, что вчера я не разделил приятности вашей беседы, уж очень я притомился в пути, да и мешать вам было бы нескромно… Вам, джигиту, пользующемуся известностью и уважением в вашем краю, я привез сообщение. Я не стал рассказывать об этом даже Аскар-бию. Меня послал к вам главный визирь. Он просит вас пожаловать к нему. У глав ного визиря есть для вас приятная новость. Не знаю, какая именно, но что приятная — не сомневаюсь!..
«Что же заключает в себе это приглашение? Благо? Зло?»- прикидывал в уме Ерназар.
— Когда?
— Если отправитесь, не задерживаясь, прямо сегодня, сделаете мне, ничтожному, одолжение.
Когда Ерназар остался наедине с матерью в юрте, она зашептала:
— Делать нечего, придется ехать, сынок! Будь осторожен: хоть лиса и линяет, она все равно остается лисой. Остерегайся гонца — как бы он не обернулся волком. Уж очень он угодлив и льстив!..
Когда Ерназар вышел седлать коней, он увидел, что около загона маячит, переминается с ноги на ногу Гаргабай, рядом с ним — сын. Гаргабай выглядел как общипанный петух: в тряпье да старье, зато сын его Бер-дах приодет, наряден.
— Эй, Гаргабай-ага, с чем пришел, что нового? — Ерназар приблизился к Бердаху, снял с него новенькую шапку, опушенную мехом черного козленка, погладил по волосам, они были шелковистые, мягкие. — Ха, видел, видел я, как ты однажды открывал на свадьбе лицо невесты.[6] Подрос, вытянулся!..
— Ерназар-палван, не знаю, как вам и объяснить, но, кажется, наградил его всевышний даром поэта. Уж больно хорошо стихи сочиняет, — с гордостью произнес Гаргабай. — Есть у меня желание: научить его грамоте, может, чего из него и получится… Хочу послать его в Хиву!