— Я предлагаю, — предложил грустящий Хня, — нам всем пойти на свет, взглянуть на ночь, дышать пылью звезд, ее пушистым огнистым рдением.
— Бздение ты шоль хоо-о хоо-о хоо-о… — стал заикаться Склага.
— Верно, крыша Бога всегда горит в моем сердце, — согласился Зинник, скручиваясь в некую кишку.
— Мы употребим то высшее, что Вселенная может нам дать, — сказал Хня.
— Мразь! — восторженно звякнул Щец.
— У меня есть пол-сики экстракта духа моего — этот вечный ингридиент поможет Зиннику обойтись без той светлой печали, сопровождающей рожание. Я вдохну в тебя прыщ своей сути, и ты выстрелишь плод, словно какашку.
— После звезд… — задумчиво вздохнул Зинник-кишка.
— Звезд? Мы — звезды?!..
— Мы — специя пространства, юдоль!
— Давайте употребим, — настойчиво повторил Хня.
— Давай, — согласились Склага и Щец.
— Ну, давай, — сказал Зинник.
— Я после этого хочу уйти ввысь, — заметил Хня, — и пусть эта пыль будет моим последним грешком. Грешки мои, грешки! Вы — как откровение пророка внизу. Вы — мазь нимба.
Они поднялись по длинной бревенистой лесенке на крышу своей тайны. Они встали напротив вселенской бездны, или бздны. Они расселись по углам; Хня достал небольшой астероид и настрал в него. Он вытащил щупик, прислонил астероид к жвечу, воспарил над самим собою, точно кинжал господень, и вдохнул ласковый сноп искрящейся звездной пыли. Целое время он сидел, округляясь, притушив свое всё.
— Я! — нетерпеливо заявил Склага.
— Хезь! Хезь! — забеспокоился Зинник. — Я — рожаю, мне нужно, мне!
— А что же Хня? — поинтересовался Щец.
Хня исчезал, вспаряясь, переходя в высь, астероид рухнул на крышу, загудев.
— Хня, Хня! — цокнул Щец.
— Он уходит в высь, он уходит в высь… — расцвел садом золотых пупуш Склага.
— Ну? — спросил Щец.
— Высь! — лучиэльнул Склага. — В льдистые непостижимья. Не мешаем! давай-ка, Зинник.
Зинник подошел, поднял астероид, приложил его прю к щупику, воспарил и резко вобрал лучистую стрелу звездной пыли. Некое время он замер, угаснув, затем преобразился в яростный, оранжево-жойный семимерный цветочек бни, расползая свои псевдо-извилистые короки повсюду и затмевая все. Тут из шеи цветка поступенно вырос отросток его детки — маленький комочек звездносути. Он повис в выси Зинникового нонешнего состояния и затем отскочил, словно выплевываясь на крышу их тайн, отбрасывая ярчайшую вспышкутень.
— Шоль! — разрыдался Склага. — Мой!
— Мой! — умяк Щец.
Хни уж не было с ними. Зинник вновь свернулся, весь еще в пыли, приластился, взял светодитя, загремел:
— Он будет зваться Цмипкс!
— Ну и атман с ним, — выразился Склага. — Давай-как я!