Из приступа жалости к себе меня выхватил шорох грабель. Подняв глаза, я увидела тщедушного человечка, сгребавшего листья к небольшому костру у края лужайки.
— Эсперанса! — крикнула я, бросившись к ней, но резко остановилась, поняв внезапно, что это не она, а какой-то мужчина. — Простите, — пробормотала я, оправдываясь. — Я обозналась. — Я протянула руку и назвала себя. Я старалась не приглядываться к нему, но ничего не могла с собой поделать; у меня не было уверенности, что это не Эсперанса, переодетая мужчиной.
Он подал мне руку, осторожно пожал мою и сказал: — Я смотритель. — Своего имени он мне не назвал.
Его ладонь в моей показалась хрупкой, как птичье крылышко. Это был худой, довольно старый человек. И лицо его тоже походило на птичье, с острыми орлиными чертами и живыми глазами. Его белые волосы, словно перья, торчали хохолками. Однако напомнили мне Эсперансу не только его хрупкая фигура и птичья внешность, но и морщинистое бесстрастное лицо, глаза, блестящие и влажные, как глаза ребенка, и зубы, мелкие, квадратные и очень белые.
— Вы знаете, где Флоринда? — спросила я. Он покачал головой, а я добавила: — Вы знаете, где все остальные?
Довольно долго он молчал, а потом так, словно я ни о чем его не спрашивала, повторил, что он смотритель. — Я за всем присматриваю.
— В самом деле? — спросила я, подозрительно его разглядывая. Он выглядел таким хрупким и тщедушным, что, похоже, не был в состоянии присматривать за чем бы то ни было, включая себя самого.
— Я за всем присматриваю, — повторил он, ласково улыбнувшись, как будто это могло развеять мои сомнения. Он собрался было еще что-то сказать, но вместо этого пожевал задумчиво нижнюю губу, повернулся и снова принялся аккуратными ловкими движениями сгребать листья в кучку.
— А где все остальные? — спросила я.
Он окинул меня рассеянным взглядом, упершись подбородком в ладонь, держащую ручку грабель. Потом оглянулся с глупый улыбкой так, словно в любой момент кто-нибудь мог материализоваться из-за фруктового дерева.
С громким вздохом нетерпения я повернулась, чтобы уйти.
Он откашлялся и хриплым, дрожащим от старости голосом произнес:
— Старый нагваль взял Исидоро Балтасара с собой в горы. — Он не смотрел на меня; его глаза всматривались куда-то вдаль. — Через пару дней они вернутся.
— Дней! — возмущенно взвизгнула я. — А вы их правильно поняли? — Расстроенная тем, что оправдались мои наихудшие опасения, я могла лишь пробормотать: — Как он мог оставить меня здесь совершенно одну?
— Они уехали вчера вечером, — сказал старик, подгребая в кучу листок, отнесенный ветром в сторону.