Он сел в машину, и мы снова двинулись. Он подшучивал надо мной, поглядывал на меня время от времени и передразнивал.
— Что тебя беспокоит, нибелунга? — спросил он наконец.
— Ты знаешь кто он, разве нет? — произнесла я обвиняюще. — Он не смотритель, ведь так?
Исидоро Балтасар слегка нахмурился, затем после долгого молчания напомнил мне, что для меня нагваль Хуан Матус был Мариано Аурелиано. Он уверил меня, что должны быть очень важные причины в том, что я знаю его под этим именем.
— Я уверен, что у старика есть очень веские основания для того, чтобы не открывать тебе свое имя.
Я доказывала, что с тех пор, как я знаю, кто такой Мариано Аурелиано, я не вижу смысла в таком странном поведении старика.
— И еще, — подчеркнула я самодовольно. — Я знаю, кто такой смотритель. — Я мельком взглянула по сторонам, чтобы видеть реакцию Исидоро Балтасара. Его лицо ничего не выражало.
— Как и все люди в мире магов, смотритель — маг, — сказал он. — Но ты не знаешь, кто он. — Он на мгновение повернулся ко мне, а затем опять сконцентрировался на дороге. — После всех этих лет я точно не знаю, кем любой из магов является на самом деле, в том числе нагваль Хуан Матус. Так как я с ним уже долго, то, кажется, знаю, кто он. Однако когда он оборачивается спиной, я всегда в проигрыше.
Очень увлеченно Исидоро Балтасар продолжал говорить, что в повседневной жизни наши субъективные состояния распределяются между всеми нашими друзьями. Поэтому мы всегда знаем, что наши друзья сделают в данных условиях.
— Ты ошибается, ты смертельно неправ, — закричала я. — Не знать о том, что наши друзья сделают в определенных условиях, — самое захватывающее в жизни. Это одна из многих захватывающих вещей. Не говори мне, что ты хочешь их отбросить.
— Мы не знаем, что наши друзья сделают на самом деле, — объяснял он терпеливо. — Но мы можем составить список возможностей, которые окажутся правильными. Уверяю тебя, это очень длинный список, бесконечный перечень. Мы не должны спрашивать наших друзей об их предпочтении в вопросах порядка составления этого списка. Все, что нам нужно делать, это поставить себя на их место и отмечать возможности, подходящие нам. Они будут истинны для всех, потому что мы разделяем их. Наши субъективные состояния распределяются на всех.
Он сказал, что наши субъективные знания о мире известны нам как здравый смысл, который может слегка отличаться от группы к группе, от культуры к культуре. Но несмотря на все эти различия, здравый смысл достаточно однороден, чтобы оправдать заявление, что повседневный мир — мир межсубъектный.