— Бабушка.
— Что «бабушка»?
— Ты гадал у кого беда: у дедушки или у бабушки. Я отвечаю: у бабушки. Старой, больной и очень одинокой.
— Я знаю еще одного старого, больного, несчастного и одинокого — это я.
— Сегодня она пришла ко мне за помощью, — не обращая внимания на мои реплики, продолжал иерей.
— Заметь, к тебе. Не ко мне, а к тебе.
— … Страшно было ее слушать, Коля. У нее отобрали комнату, и теперь ей негде жить.
Я тихо застонал и сел за стол. Посчитав это за приглашение к беседе, Разумовский опустился на шаткий диван, жалобно застонавший под его стокилограммовой тяжестью.
— Посоветуй ей обратиться в милицию.
— Она обращалась. Все было, как обычно. Ты знаешь, как это бывает. Документы на куплю-продажу составлены грамотно, ей обманом всучили какие-то бумаги, которые она подписала, а в довершение украли паспорт.
— Вот, — обрадовался я, — вот видишь! Ты сам говоришь: она подписала бумаги сама. С точки зрения дотошного крючкотвора, полное отсутствие состава криминала… Знаешь, сколько у нас по району таких обманутых? А по городу? И только десять процентов раскрытий по квартирным аферам. А возвратить удается и того меньше. Это одно из самых трудно-доказуемых преступлений. Потому как связано с четкими законами купли-продажи, а работают там опытные и ушлые специалисты. И эти прожженные мошенники не подделывают документы, а создают ситуации, при которых владелец сам отдает квартиру. И обратно хода уже нет. Впрочем, что я тебе это объясняю, ты сам работал в угро, да и газеты читаешь.
— Коля, — спросил Разумовский, тебе сколько лет?
— Двадцать восемь, а что?
— Ты собираешься вечно быть молодым?
Я побарабанил пальцами по столу и отвернулся.
— Ведь в мире все так устроено, — продолжал священник, — что, сколько добра ты сделаешь, столько его к тебе и вернется. То же и о зле… Она старая и больная. У нее нет родственников. У нее нет денег, и ей нечего кушать. Сейчас осень, скоро зима, которую она не перенесет без крыши над головой. Она уже не может драться за жизнь. Ей совсем немного осталось, и то в мире дожить не дают. В войну она медсестрой была, солдат спасала. Наших с тобой отцов… Что ей делать? К кому за помощью идти?
— Да, мне ее жалко. По-человечески мне ее очень жалко. Я бы с удовольствием ей помог… Если б мог. Рассуждать о том, что хорошо и что плохо, я тоже могу. Просчитай ситуацию сам. Поезд ушел, по закону нам ничего не светит.
Разумовский быстро поднял на меня глаза. Я осекся на полуслове и насторожился, вспоминая, что же я сказал такого, что так его заинтересовало. И вспомнил.