— Я представитель власти! — крикнул Матвей Бенционович, держась за онемевшее запястье. — Вы не смеете себя так со мной…
— Нет, — перебил граф с внезапным ожесточением. — Ты крыса, проникшая в мой дом воровским манером. Если б ты не был жидом, я бы просто выкинул тебя за ворота. Но за то, что я, Чарнокуцкий, битый час перед тобой распинался и поил тебя тридцатилетним коньяком, ты заплатишь мне жизнью. И никто об этом не узнает. Не ты первый, не ты и последний.
— Вы фигурант в деле! — попытался втолковать сумасшедшему Бердичевский. — Хоть я прибыл сюда конспиративно, но я веду важное расследование! Вы — главный подозреваемый! Если я не вернусь, здесь завтра же будет полиция!
— Врет он про расследование, — пискнул не решавшийся подняться с ковра Кеша. — Он про вас от меня услыхал, а раньше даже имени не знал.
— А кучер? — напомнил прокурор. — Он привез меня сюда и вернулся в город! Если я исчезну, кучер всё расскажет!
— Кто вез, Иносан? — спросил Чарнокуцкий.
— Семен. Что ж я, чужого кучера возьму?
Граф раздавил сигару в пепельнице и весело объявил Матвею Бенционовичу, снова переходя с ним на «вы», но явно в издевательском смысле:
— Наши волынские мужички, у которых в лексиконе намешано двунадесять языков, говорят: «Загнали волка в кут, там ему и капут». Не вешайте свой кривой нос, господин Бердичевский. Ночь впереди длинная, вас ожидает много интересного. Сейчас спустимся в подвал, и я покажу вам секретную часть моей коллекции, самую интересную. Там не те экспонаты, что я купил, а те, что создал сам.
Присовокупить вас к коллекции не смогу — сами видели, у меня только женщины. Разве что какой-нибудь небольшой кусочек, в порядке исключения?
Глядя на вытянувшееся от ужаса лицо пленника, граф зашелся в приступе своего квохчущего, застывшего смеха.
— Нет, не тот кусочек, о котором вы подумали. Это было бы кощунством по отношению к мужскому телу. Иносан, друг мой, как тебе экспонат «еврейское сердце»? В банке со спиртовым раствором, а?
Кеша не ответил, только судорожно дернул узел галстука.
Чарнокуцкий же подошел к столу, взял из вазы персик, любовно погладил его бархатную щечку.
— Нет! — продолжал веселиться он. — Есть идея получше! Фунт жидовского мяса! — И продекламировал с безупречным итонским выговором. — «Equal pound of your fair flesh, to be cut off and taken in what part of your body pleaseth me».[26] Я даже предоставлю вам выбор, не то что Шейлок бедному Антонио. Откуда предпочитаете?
Матвей Бенционовкч не умел так красиво говорить по-английски, а потому ответил по-русски: