И, похоже, не только у него.
— Сегодня у нас что? Среда? — спросила монашка,
— Не знаю, милая, мы здесь живем по античному календарю. Сегодня день Луны, завтра будет день Марса, послезавтра…
— Да-да, среда! — перебила его рыжая. — Скажите, нельзя ли и мне воспользоваться вашим катером?
— Что вы! Вам нужно побыстрей уносить ноги, иначе вас арестуют. Уже побежали за стражей. Это частное владение, очень строго охраняемое.
— Сколько отсюда до Иерусалима? — не слушала его монашка.
— Право, не знаю. Верст сто-полтораста.
— Салах, завтра к вечеру довезешь?
— Кони испорчу, — проворчал арап. — Неделю работать не будут.
— Сколько стоит неделя твоей работы?
— Двести франк.
— Разбойник!
— Если для жена, бесплатно, — непонятно ответил арап.
— Ладно. Поехали!
— Что ладно? — спросил Салах. — Двести франк ладно или жена ладно?
— Там видно будет! Поехали!
И монашка выбежала из зоны обзора. Полминуты спустя донесся стук копыт, скрип колес. Покатили в Иерусалим.
Пора было выбираться из чертовой телеги. Охо-хо, полтораста верст на своих двоих, да через пустыню… Ничего, сдюжим.
Опять же можно в Бет-Кериме приобрести двуколку. С парусиновым верхом, навроде тента. И парочку этих самых тентов про запас прихватить, разного цвета. Время от времени менять один на другой, чтоб не заметили слежку.
Ну давай уже, уходи, поторопил Яков Михайлович педераста.
А тот как назло медлил.
Еще через пару минут застучали сапоги, зазвякали сабли. Это прибежали двое турецких солдат и с ним возница фуры, что доставила в Содом Якова Михайловича — зайцем.
Загалдели что-то по-своему. Содомит им ответил с запинкой, успокоительным тоном. Не иначе, наврал, что не было тут никакой бабы, потому что один из солдат размахнулся и отвесил вознице оплеуху, да еще заругался. По-ихнему Яков Михайлович, конечно, не понимал, но догадаться было нетрудно: ах, мол, такой-рассякой шайтан, врешь невесть что, бегай из-за тебя по жаре.
Солдаты ушли, всхлипывающий арап тоже, а чертов содомит всё торчал возле куста. Зачем-то трогал цветы и листья, сокрушенно качал головой.
Ну же, черт тебя дери, время дорого!
От нетерпения Яков Михайлович шевельнулся, из фуры просыпалась земля.
Баба-мужик озадаченно оглянулся на повозку — показалось, что смотрит прямо в трубку, в самый глаз Якову Михайловичу.
Тот мысленно предупредил, по-хорошему: отвернись, болван. Целее будешь.
Нет, подошел.
Встал так близко, что в дырку можно было рассмотреть лишь полбюста (ишь, ваты-то напихал) и руку с гладко выбритыми волосками.
Лысая рука раскрыла ладонь, вовсе заслонившую обзор.
— Это что за тряпка? — раздалось бормотание, и в следующую секунду Якова Михайловича дернули за рукав.