x x x
Ехали не поймешь — то ли долго, то ли нет. Вроде и лесом, но зато по такой дороге, которая у нас называлась бы автострадой. Владимир Дмитриевич коротко и деловито говорил о чем-то с Самоваром — тот аккуратно крутил руль и отвечал старательно, иной раз даже подобострастно. Тема разговора Данку не тронула — какие-то веселя, кредит, лишь раз мелькнуло куда более интересное — «зимниеку брокастис». Она это уже пробовала, случайно, почему-то в Москве, когда Дмитрич водил ее в латышский ресторан. Даже запомнила, что это называется «крестьянский завтрак» — хотя глодали ее смутные сомнения, что крестьянин мог позволить себе на завтрак блюдо из пяти сортов и видов копченых изделий…
Сглотнула слюнки насчет «брокастиса» и поняла, что приехали — машина неторопливо вкатилась в серединку добротных деревянных и кирпичных построек, прокатилась чуть дальше и замерла у крыльца старого, но очень ухоженного каменного дома.
От него сразу повеяло чем-то романтичным и рыцарским — может, из-за остатков круглой толстой башни, может, из-за островерхой мансарды с флюгером, а может, из-за маячившего чуть дальше небольшого, но совсем уж сказочного костела. Дмитрич сам подал ей руку на выходе из машины, чего обычно не делал — она отметила это с удовольствием, но мельком — куда большее ее сейчас занимали взгляды встречавших. И опять всей кожей ощутила разницу — как встречали его и как равнодушно-настороженно — ее. Все нормально и даже предельно вежливо — но именно эта запредельная вежливость с точно отмерянными поклонами и аккуратными пожатиями рук и выдавала отчуждение. Ну, еще бы, он тут свой, ну прямо таки весь латышский, а я что… чукча уральская. Оккупантка, да?
Самовар оказался местным директором и по совместительству — главой довольно многочисленного семейства, в которое входили его младшие братья с женами и отпрысками, сестры с такими же мужьями и опять же отпрысками и прочая и прочая, что в сумме называлось вроде семейного кооператива по производству копченой свинины и прочих вкуснятин.
Зал в каменном доме, который она поначалу приняла за ресторан, оказался всего лишь семейной столовой. Тут ее ждали две новости. Нет, сразу три. Первая была не очень волнительной — Самовар оказался не главой семьи, а старшим сыном главы — щуплого, белого как лунь старичка, которого с превеликим почтением вывели к длинному семейному столу. Вторая удивила: роскошное кресло с высоченной спинкой — ну точно трон! — во главе стола совершенно спокойно, ничуть не смущаясь и даже не дожидаясь старика, занял Владимир Дмитриевич. Лишь после него стали садиться остальные — и было в этом что-то совсем другое, чем вежливость по отношению к гостю… Третья новость просто смутила: возле ее тарелки, точнее тарелки на тарелке, выстроились аж три вилки, не меньше ложек, пара ножей и куча фужеров… Это что, крестьянский обед??? Пришлось применять старое как мир правило — делай как другие. Занятая войной с приборами, не сразу обратила внимание на тост — его негромко, но внятно произнес старичок. Сказал по-латышски, не очень длинно, но на слове «пашумс» Дмитрич едва заметно кивнул, а все остальные, слушавшие этот тост стоя, поклонились куда заметнее. Данка тоже изобразила что-то вроде этого и снова начала вилочную войну…