А уже к концу года перевалил за полмиллиона. И явно намеревался расти дальше: Виталий Александрович работал для этого не покладая рук.
– Скучная, – сказал мне, когда вёл номер, – статья! – Её редактировал я. В оригинале она была ещё скучнее. – Вы-то сами, – спрашивает, – не засыпали, работая над ней?
– Есть, – говорю – повеселее!
– Так давайте! – оживляется.
– Не могу! – отвечаю. – Она давно лежит без движения у Чернецкого.
– Кто автор? – взгляд Сырокомского становится хищным.
– Александр Лацис. (За давностью лет могу и спутать, но, кажется, речь шла именно о его статье.)
– А, помню его по «Вечёрке». Хороший фельетонист. Кого долбает?
– Разных, – отвечаю, – поэтов. Бьёт заслуженно.
– И заслуженных? – Виталий Александрович смотрит весело.
– Секретарей союза среди них нет, – понимающе говорю я.
В руке у Сырокомского телефонная трубка. «Леонид Герасимович, – обращается он к Чернецкому, первому заму ответственного секретаря, нашему куратору, – срочно принесите мне гранки статьи Лациса. Как нет гранок? – он хмурит брови. – Красухин говорит, что он давно вам её сдал. Я даю вам час, – явно обрывает он собеседника, что-то пытающегося ему объяснить, – чтобы набрать Лациса и положить мне на стол!»
– Сейчас побежит жаловаться, – усмехаюсь я. Сырокомский взглядывает на меня и снимает трубку другого телефона.
– Евгений, – это Кривицкому, заместителю главного редактора, главному нашему куратору, – что же ты держишь статью Лациса? Как не читал? Отдел давно сдал её в секретариат. Да уж, пожалуйста, разберись.
Конечно, отношения с Кривицким и с Чернецким у меня от этого не улучшились, но Сырокомский статью напечатал. И договорился со мной на будущее: получу хорошую статью – показываю ему. А он уже сам и от себя идёт с ней к Кривицкому, облегчая тому задачу: случись чего – отвечает Сырокомский.
Правда, когда, как выразился деятель пражской весны, «мороз ударил из Кремля» и подмораживание очень быстро докатилось до редакции, мы с ним эти игры прекратили. Я его больше не искушал хорошими статьями, а он мне о них не напоминал.
Хотя.
В самом начале сентября 1968-го года, то есть недели через три после ввода наших танков в Прагу, я, занимавшийся в газете не только рецензиями и статьями о поэзии, но и её публикацией, добился, чтобы в номер были завёрстаны четыре стихотворения Олега Чухонцева. Над Олегом висел дамоклов меч верховного гнева, разразившегося после публикации в «Юности» стихотворения «Повествование о Курбском». Особенно зашлись от бешенства в ЦК партии, читая такие строчки: «Чем же, как не изменой, воздать за тиранство, / если тот, кто тебя на измену обрёк, / государевым гневом казня государство, / сам отступник, добро возводящий в порок». «Литературка» опубликовала реплику некоего историка. Я выступил на летучке. Мне отвечал Чаковский, выразивший убеждённость, что под Курбским Чухонцев разумел генерала Власова. Я такое мнение высмеял. Сырокомский меня охладил, а в приватном разговоре раскрыл псевдоним автора реплики. Оказалось, что её написал Мелентьев, крупный работник ЦК КПСС. Впрочем, об этом в «Стёжках-дорожках» я рассказывал достаточно подробно.