Олегу его стихотворение отзывалось чуть ли не еженедельно. То в «Советской России», то в «Литературной России», а то и в «Правде» в статьях о текущей литературе непременно находился хотя бы абзац, проклинающий автора «Повествования о Курбском». Чухонцева прекратили печатать. Нужно было что-то предпринимать, чтобы снять для редакций табу с его имени. Я решил, что лучшим сигналом отбоя будет публикация стихов Чухонцева у нас. И вот вёрстка с четырьмя его стихотворениями.
Поработав над ней, Кривицкий оставил два. Олег раскапризничался: «Пусть снимают остальное!» Я уговорил его соглашаться и на это: важен сам факт публикации!
Но в подписной полосе я стихов Чухонцева не обнаружил. В ярости я бросился к Кривицкому.
– Снял Сырокомский, – сказал он мне. – Обращайтесь к нему.
– Звонили оттуда, – показал мне на потолок Сырокомский. – Что я мог сделать?
Я сидел у него в кабинете долго, говорил, как невероятно талантлив Олег, какое доброе дело мы сделаем, напечатав его, просил позвонить тем, кто велел снять стихи, упирать на то, что ничего страшного в них нет. Ох, как не хотелось Виталию Александровичу звонить, лишний раз общаться с цэковскими инструкторами. Но он сдался.
– Позвоню, – сказал. И приказал задержать подписную полосу.
А через некоторое время вызвал меня.
– Звонил, – сообщает. – Говорю, что, может, всё-таки стоит напечатать? Стихи, говорю, невинные. А мне в ответ: «Невинные? Повинные надо печатать! А то наплевал нам в морду, а мы утрись? Вот когда напишет повинные, тогда и будем разговаривать!»
Сколько помню Виталия Александровича, благородство его никогда не покидало.
Он не любил трусов. И в доказательство этого я не откажу себе в удовольствии с разрешения моего друга и бывшего коллеги Олега Мороза перенести кусочек из его электронного письма ко мне:
«Как-то году в 1980-м, когда Сырокомский был уже на вылете, мы встретились с ним на улице Довженко в Мичуринце (на этой улице располагались литгазетовские дачи, в том числе его и моя, общая с Чернецким и Рубиновым; после эти дачи были за бесценок приватизированы литгазетовской верхушкой). Сырокомский хромал, шёл с палочкой: у него была загипсована пятка – это, кажется, называется «шпора». Мы разговорились. Я рассказал ему о недавнем местном происшествии. Собачники пытались изловить нашего общего любимца – бездомного пса Кешу, добродушнейшее существо. Спасаясь от них, Кеша бросился под забор дачи Кривицкого.
– Нашёл, у кого искать защиту, – презрительно процедил Сырокомский».
(В Москве в одном доме с Сырокомским жили несколько наших сотрудников. Но именно Кривицкий, как рассказывала мне жена Сырокомского Ира Млечина, первый постарался не заметить во дворе смещённого со своей должности в 1980-м году Виталия Александровича и не поздоровался с ним. Не зря в газете Евгений Алексеевич слыл трусом. И здесь, очевидно, побоялся навредить себе: вдруг подумают, что он сочувствует попавшему в опалу бывшему начальнику.