– Варит холодец, – рассказывал Боря про соседку. – И ни тебе морковки, ни укропу. А чесноку бросает в тарелки – будь здоров!
– Что ж, – одобрительно говорил кто-нибудь из моих старших товарищей, – закусон что надо! Под водочку – самое то!
– Под водочку? – переспрашивал Боря. – Кто-нибудь из вас видел, чтобы жиды пили водку?
– Да сколько хочешь, – отвечали ему. – Ты и сам недавно пил на дне рождения Котляра.
Котляр был главным электриком завода.
– Так это я пил! – горячился Боря. – А Котляр нет. Наливать другим наливал, а чтобы самому.
– Ну-ну, – смеялись радиомонтажники. – Не ври! Пил Котляр вместе со всеми!
– Это он вино пил, – не сдавался Боря. – Жиды сладкое любят.
– Да будет тебе, – говорили ему, – Штаркман что – с нами в пивнушке ни разу не был, ерша не пил?
Боря замолкал. Секретарь объединённого комитета комсомола НИИ и завода Игорь Штаркман был большим любителем выпить и часто составлял нам компанию. Не отказывался и от спирта, который мы ему предлагали, когда он к нам заходил.
– Это он по должности, – вдруг сообщал Боря. – Секретарь комитета комсомола! Ходит, вынюхивает своим жидовским носом, кто чем живёт.
– Ага, – иронически соглашались с ним, – такая общественная нагрузка: пить со всеми!
– Точно, – радовался подобной понятливости Боря.
– Ну что ж, – заключал кто-нибудь. – Я бы от такой нагрузки не отказался!
– Да кто ж тебя выберет секретарём? – голос Бори становился визгливо-плаксивым. – По паспорту не подходишь!
– Ты ври да не завирайся, – сурово отвечали ему. – Вера вон, – кивали на единственную в нашем мужском коллективе радиомонтажницу, – секретарь комитета комсомола завода. Подошла по паспорту!
– Да просто противно слушать! – поджимала губы Вера.
– Эх, Верка, – горестно говорил Боря. – Пожила бы ты с моё в одной квартире с жидами.
– Да что ты заладил «жиды» да «жиды», – возмущалась Вера. – Такие же люди, как все!
– Таки-ие? – сардонически протягивал Боря. И издевательски напевал:
Рабинович стрельнул, стрельнул – промахнулся!
И попал немножечко в меня!
Я лежу в больнице. Хавка на свободе.
Рабинович пьян уже три дня!
– Ты хоть понимаешь, что поёшь, – говорили ему. – «Пьян»! А кто только что говорил, что евреи не пьют?
– Так это он вино сладенькое, – надоедливо тянул своё Боря.
В смоленской деревне, где я жил у тётки в детстве, евреев называли «ивреями». «Немец нас не трогал, – рассказывали о жизни в оккупации. – Обложил налогом каждую избу, но всё, как есть, нам оставил. И корову, у кого была, и кур». «Да немцы же выслеживали курицу и бросались на неё», – вспоминал я кадры из какого-то фильма, который здесь же, в деревне, смотрел. «Они не курицу, а ивреев высматривали, – отвечали мне. – Если зайдёт иврей к тебе в избу, а ты им об этом не скажешь, пропала твоя головушка. А если скажешь, тебе и тушёнки дадут, и молока сгущённого, и хлеба. И колбасы в консерве, – здесь говорящий облизывался. – Я такую колбасу никогда больше не ел. Могли и шнапсу налить».