***
День премьеры был долог и полон событий, как сама жизнь. Тео растянул ногу, неловко спрыгнув с помоста на утренней репетиции. Край одного из полотнищ декорации, изображавшей сад вокруг дома Оливии, оборвался и повис, явив миру какие-то деревянные конструкции. Магда хлопнулась в обморок, узнав, что на премьере будет присутствовать всё сиятельное семейство Оттона, включая старую герцогиню. Портной Гунтера пришил к парадному сюртуку не те пуговицы, чем привёл музыканта в неистовство. Плащ Смерти, который оказался коротковат для Пабло, надставили, но материи нужного оттенка больше не было, так что одеяние вышло двухцветным. Курц всё время забывал, что из его ариэтты выбросили половину слов и каждый раз порывался спеть её всю. Катарина, обладательница средней мощности альта, игравшая служанку Оливии, накануне слегка простыла и теперь похрипывала на низких нотах.
– Если она ещё и пустит петуха на верхних, всё пропало, – мрачно заявил Лоффт. – Впрочем, и так представление обещает быть неудачным. И его увидит Оттон! Моя карьера будет сегодня же закончена.
Патрик не выдержал и улыбнулся. Гунтер заметил это.
– Твоя, кстати, тоже. Так что не вижу поводов для веселья. Куда делся твой приятель-циркач?
Он упорно отказывался относиться к Пабло дружески, несмотря на то, что тот несколько раз заставлял его украдкой смахивать слёзы на репетициях.
– Он сейчас вернётся. Давай пока закончим, не то к вечеру ни у кого из нас не останется сил.
– Мне нужно повторить ещё раз две последних сцены, – заартачился музыкант. – Иначе мы провалим финал. Курц! Найди Смерть и приведи сюда! Впрочем, нет, тебя только за смертью посылать… Извини за дурацкий каламбур.
Патрик отсмеялся и встал.
– Я найду Пабло. Он должен быть поблизости.
– Сделай милость. Меня уже ноги не держат. А ведь я ещё жду к себе парикмахера!
– Да? Я бы на твоём месте не рисковал. Сегодня всё наперекосяк.
И, оставив музыканта в сомнениях, Патрик выскользнул из зала. В галерее на бархатных банкетках отдыхали Магда и Тео. Певица после обморока выглядела усталой и слегка подавленной.
– Ты так прелестно бледна, детка, – сказал ей стихотворец, подходя. – Постарайся к вечеру приобрести хоть какой-то румянец. Не то интендант станет брюзжать, что мы могли сэкономить на пудре.
Тео довольно фыркнул и сказал с притворной ревностью:
– Не называй её деткой, ловелас! Мы играем трагедию, а ты ведёшь себя как оперетточный соблазнитель.
– Может и так, – покорно согласился поэт. – А где настоящий соблазнитель? Тот, кто уводит у тебя супругу в последнем акте?