– Если ты о Пабло, то здесь он не проходил. Посмотри в гримёрной.
Юноша и впрямь был там, а ещё там была его гитара, так что окружающий мир для них не существовал. Патрик мог слушать друга часами, когда на того нападала охота петь, но сейчас времени не было.
Пабло увидел отражение поэта в зеркале перед собой и повернул голову.
– Что, снова мой выход? – спросил он изумлённо.
– Ступай на сцену, приятель. Гунтер ещё чего-то хочет от тебя.
– Я делаю, что могу. Он чем-то недоволен?
– Не думаю. Ты действительно делаешь всё, что можешь, и даже больше. Он просто очень взволнован. То, что мы ставим, необычно для этих мест. Неизвестно, как нас примет публика, что скажет Оттон…
– Какая польза гадать об этом? – прервал его Пабло. – Нельзя повернуть назад, нельзя выбросить эту музыку и эти стихи из своей жизни. Я думаю, они – лучшее, что вы оба написали.
– Ты действительно так считаешь? – спросил растроганный поэт.
– Ну да! И Оливия иначе не отпустит тебя… Кстати, забавная вещь. Я сегодня услышал обрывок разговора двух дам на улице, должно быть, приятельниц. Оказывается, полгорода считает, что и поэма, и опера посвящены какой-то Оливии Адвахен.
– Это правда? – изумился Патрик.
– Чистая, как вода. А кстати, кто это?
– Жена первого богача в государстве. Её муж сидит на всех более-менее крупных золотых рудниках. К тому же, у него несколько каучуковых фабрик в разных городах.
– Она красива?
– Кажется, недурна… Я, правда, видел её всего дважды, так что смутно помню в лицо. А что?
Пабло рассмеялся.
– Ничего. Было бы приятно знать, что арии, которые я пою, посвящены какой-нибудь роковой красавице!
И они вдвоём отправились к Лоффту.
Вечер приближался неотвратимо, как надвигается поезд. Патрик рано поужинал, юный тореадор от плотной еды отказался.
– Ты готовишься петь в опере, а не выходить на арену, – напомнил ему поэт.
Пабло в ответ усмехнулся.
– Это тебе так кажется. Разве ты не чувствуешь: то, что мы сделали, так необычно, что может перевернуть всю жизнь? Неужели ты не видишь, как мы изменяемся, когда выходим на сцену? Стоит зазвучать музыке – и мы уже не мы. Мы даже не герои, чьи имена стоят в либретто. Мы – странные силы, вращающие мир…
Патрик заставил себя усмехнуться в ответ.
– Ты зря бросил университет, дружище! Образованность могла бы сделать из тебя философа.
– Это кровь говорит во мне, – спокойно возразил юноша. – Образованность сослужила бы мне неплохую службу, если бы я пошёл по стопам отца, но я выбрал другую дорогу. Моё ремесло не требует большого ума, зато учит верить предчувствиям. Сегодня вечером в мире что-то изменится, на радость или на горе – я не знаю.