– Посмотрел! – у Олега росло раздражение на строптивого купца.
– Когда снова порки ждать, – усмехнулся, увидевший настроение князя, Сил Силыч.
«Крепкий мужик. Прозвище дворовое, Обоюдновы, недаром дали. А сынок сломался», – глядя на испуганного юношу, подумал Олег. Взгляд у Жданы снова зажегся. Она испытывала гордость за отца.
Олег давно замечал за собой такую особенность, люди, которым он делал зло, становились ему неприятны. Ему проще было оправдывать свои вольные, или невольные промахи. Оправдывать перед собой, мнение остальных его интересовало мало. Князь Олег-Муромец с трудом поднялся и, не прощаясь, вышел.
Ждана, неожиданно для себя, расстроилась. Ушла к себе в комнату. И заплакала. Ненависть, презрение, любовь, жалость сплелись в клубок. Хромой и жалкий, Олег потерял свою мужскую привлекательность. Веселое лицо и добрый голос пропали. Сухим, надтреснутым голосом старика, Олег выплевывал короткие слова. Это чужой человек, решила для себя Ждана, и успокоилась. Вспомнила весеннего купца Олега. Заулыбалась. Два разных человека, уговаривала она себя. Даже не похожи ничуть. Разве что вначале, когда молчал, смотрел на нее с любовью. Взгляд у него был прежний. Ждана тогда и не видела ничего, кроме глаз.
* * *
Олег больше не ездил в город.
Целых три дня. На четвертый переоделся в купеческое платье. Висит мешком. Взял с собой бухгалтера Юрия, тот уже оклемался после дюжины ударов палкой по пяткам. Нечего врать князю. И, не обманывая себя, поехал к Ждане. Сил Силыча не должно было быть дома, по сведениям, он уехал на зерновые склады у реки. И сына взял с собой.
Дверь открыл незнакомый слуга. Пришлось долго сидеть на лошади, пока не вышла Ждана и не приказала слуге помочь Олегу спуститься. Ждана провела его в комнату, где сидел дед. На приветствие тот не ответил. Они сели за стол, напротив друг друга, и посидели, молча, около часа. В конце, прощаясь, Олег попытался взять Ждану за руку.
– Можно я еще приеду? Ждана промолчала, но Олегу показалось, что она кивнула.
– Девица просватана, – неожиданно молодым голосом произнес дед.
В апреле вода в реке холодная, и Валера почти сразу пожалел, что поплыл с караваном. Из-за ночевок у воды он простыл и начал кашлять. Никто не болел. Ни гребцы, которые два-три раза в день были вынуждены спрыгивать в воду, подтягивая суда к берегу, ни его хрупкие «рабыни», ни малолетний мальчишка, похожий на цыгана. Напротив, все радовались хорошей погоде и удачному плаванию. Всем было весело, все пели песни. И во время работы, и на отдыхе. И еще проклятые насекомые. Опять стали донимать, несмотря на шелковое бельё. Больше всего Валеру, в этом мире, раздражали бытовые мелочи. Он так привык к комфорту в старой жизни.