– Тогда я не понимаю, зачем ты воюешь?
– Я воин, – повторил Сурен. – Мне нравится такая жизнь.
– Но мы давно живём не в средневековье, Сурен. Сейчас надо решать споры без кровопускания, сейчас не время вести войну.
– Но она идёт.
– Идёт, – согласился Сергей. – Да, идёт война. Но ведь ты сам говоришь, что почти все эти люди, – Сергей кивнул через плечо и понизил голос, – воюют просто из ненависти. Они убивают даже невинных. Разве не так?
– Так.
– Тогда я не понимаю тебя… А что с твоим братом, Сурен? Он здесь?
– Он погиб в прошлом году. Его застрелили, когда он задержался возле очередного трупа, отрезая ему уши. Я знал, что его жизнь закончится именно так. Воин не должен посвящать себя глупостям, они губят его. Страсть губит человека… Но мой брат не был воином. Воин покидает дом не ради трофеев, не ради очередной зарубки на прикладе. Воин ищет вкус жизни. Вкус жизни под звоном клинков, вкус жизни под свистом пуль. Воин ищет остроту этого вкуса. Так закаляется дух…
– На войне дух черствеет, – сказал Сергей.
– Дух и сердце черствеют на убийствах. А в войну надо играть. Надо проявлять ловкость, хитрость, дальновидность, храбрость. Надо уметь проползти под самым носом у врага и остаться незамеченным. Подползти, подождать и уползти. В этом вкус игры. Ты лежишь в двух шагах от него, а он тебя не видит и он весь в твоей власти, но ты не трогаешь его, ведь ты уже победил, раз он в твоей власти… Понимаешь меня?
– Но почему ты всё-таки на стороне этих людей, которые не являются тебе близкими по духу? – продолжил гнуть свою линию Сергей. – Разве ты не можешь быть воином, не имея дела с этими людьми?
– Как я могу? Кем я буду?
– А кто ты сейчас? Разве ты не можешь закалять свои воинские качества, сражаясь за установление закона на твоей земле? Ведь сейчас ты разрушаешь жизнь на Кавказе. Ты красив и силён, за тобой пойдут многие, но куда ты поведёшь их? На войну против своих же? Зачем?
За такими разговорами Сергей Лисицын проводил целые вечера. Днём ему приходилось работать, помогать по хозяйству единственной в лагере женщине, участвовать в стряпне, заниматься стиркой. Многое давалось Сергею с трудом, ранение напоминало о себе ежесекундно. Но он не сетовал, помня, что за возвращение в жизнь надо заплатить. Мужчины не общались с ним, лишь изредка кто-нибудь кричал:
– Эй, русский! – и указывал рукой на что-то, что требовалось перенести с места на место.
Иногда появлялись новые лица, злые, мрачные, источавшие холод беспощадности. Это были боевики из соседнего отряда. От них веяло жестокостью и беспощадностью, их смех напоминал собачий лай, подчёркнуто громкий, устрашающий. Несколько раз приходили арабы.