Эсэ пожал плечами.
– Я не прошу, чтобы мне верили.
Когда Селевёрстов покинул чум, Эсэ тяжело вздохнул. Настроение у него было дурное. Он ничего не помнил из того, что произошло утром, хотя шаманил целенаправленно. Это настораживало его и пугало. Он хотел поговорить с Матерью-Зверем. Он сильно нуждался в таком разговоре, нуждался в подсказке. Но к своему глубочайшему сожалению, Эсэ запомнил только одно: Мать-Зверь сказала ему, что он ошибся и пошёл не по той тропе. Эсэ не понял её слов. Сидя сейчас почти в полной тишине, он пытался припомнить что-нибудь ещё. Ведь не только с этими словами обратилась к нему Мать-Зверь! Она должна была сказать что-то ещё, как-то пояснить. Он сбился с пути? Но где? Когда? Куда теперь идти? Почему Мать-Зверь ничего не объяснила? О чём она говорила? Что ему делать теперь? Уехать ли прямо сегодня с зимовья? Или же начать сию же секунду стрелять во всех подряд? Что ему делать? В чём заключалась ошибка Эсэ? Что имела в виду Мать-Зверь?
***
– Саша! – Иван сел за стол. – Медведь ушёл.
– Он постоянно уходит куда-то, – отмахнулся Галкин. – Я дважды видел, как он на противоположную сторону ходил и сидел неподвижно на горе, думал о чём-то или с духами своими общался. Вот и теперь колдовать куда-нибудь отправился.
– Нет. Я думаю, что он ушёл из-за тебя. Ты же прогнал его вчера, велел убираться прочь.
– Мало ли что я сказал. – Александр что-то записывал в тетрадь. – Проклятые чернила совсем застыли… А что, он лошадей своих увёл?
– Нет, на лыжах ушёл. Куда же в такой снег верхом-то?
– Значит, возвратится. Обиделся, должно быть. А что говорят Тонги?
– Хмурятся. Боятся, что оюн со злым сердцем ушёл, – ответил Иван с расстановкой. – Они думают, что он отправился охотиться. Сам себе пищу добывать будет.
– Значит, и впрямь обиделся, раз из нашего котла есть не хочет. Ну ладно… Время покажет.
– Не учудит он теперь чего-нибудь дрянного? – осторожно спросил Иван.
– Нет, что мы дурного сделали ему? Впрочем, кто его знает? Ты слышал, как он на жизнь смотрит. Лишнего оленя не посмеет завалить, а человека всё же прибьёт, чтобы закон мести исполнить. – Галкин задумался и стукнул, обмакивая стальное перо, о дно чернильницы. – Нет, не будет он вредить нам. Не настолько я задел его.
Минуло три дня. Эсэ не появлялся.
Никому в голову не могло прийти, что он устроился на противоположном берегу Олёкмы в нескольких километрах от зимовья, поставив для себя крохотный шалаш и плотно обложив его снегом. Эсэ не чувствовал себя ни обиженным, ни обозлённым. Он ждал. Галкин намеревался в ближайшие дни отправить к перевалу очередную партию рабочих. Её-то и поджидал Эсэ. Его шалаш стоял чуть в стороне от санного пути, скрытый густыми елями. Эсэ имел прекрасную возможность обозревать окрестности и особенно поворот, из-за которого могли показаться сани, покинувшие зимовье. Никто из провожавших не пошёл бы так далеко, и Эсэ был абсолютно уверен в успехе задуманного дела.