«Ну-ну, смотри, смотри на меня, милая! – мысленно поддразнил Берт Рипли. – Что, учуяла предстоящее веселье? То-то! Главное сейчас – это не застрять тут надолго. А вот потом уже поговорим».
«И все равно, что б ты ни придумал, к стенке ты станешь. Это я говорю!»
И еще один тур безмолвной дуэли взглядов и потаенных мыслей окончился вничью.
– Тот передатчик я проверял, – проговорил Бишоп, возвращая их к настоящему моменту. – Он поврежден. То есть поврежден канал связи. Мы не можем связаться со станцией напрямик, нужно будет кое-что переделать.
«Ну ладно, Берт, мне сейчас не до тебя. Еще посчитаемся!»
Рипли кивнула.
– Тогда кто-то должен пройти через тоннель…
– О, да! – взвыл Хадсон и, прочитав в глазах командира все то же «заткнись», стушевался.
– …починить передатчик, – продолжила Рипли, – и перевести его на ручное управление.
Хадсон хотел прокомментировать ее предложение парочкой выражений покрепче, но снова перехватил предостерегающий взгляд Хиггса.
– Очень интересно, – вместо заготовленной фразы выдавил он. – Ну и кто же захочет стать покойником? Как хотите, а я не пойду. Можете сразу меня вычеркивать…
– Я пойду, – негромко, но решительно заявил Бишоп, но его слова потонули в возмущенных возгласах: заявление Хадсона вызвало довольно бурную реакцию.
Шум прекратил Хиггс, подняв руку.
– Хорошо, мы тебя вычеркиваем, Хадсон.
В его глазах появилось презрение – Хадсон, заметив его, чуть не пожалел о так откровенно сорвавшихся с языка словах. Ну кто его просил так подставляться? Разве легче жить, зная, что тебя презирают?
– Я пойду, – повторил Бишоп.
Хадсон с умилением посмотрел на него.
«Да здравствует тот, кто придумал роботов!»
– Что ты сказал, Бишоп?
Хиггс никогда не смотрел на искусственного человека как на возможного подчиненного, которому можно отдавать приказы и посылать на задания, и поэтому был немало удивлен его заявлением. В первую секунду он даже не поверил, что эти слова сказал именно робот.
– Я пойду! – Брови Бишопа застыли в «псевдоудивленном» положении. В другое время его вид мог бы показаться комичным – сейчас же он мог тронуть и более черствые сердца. Спокойствие робота, удивленно-несчастный вид, особые, совершенно человеческие черты лица уставшего человека средних лет,
– во всем этом сквозила какая-то неподдельная трагичность.
– Бишоп…
– Я единственный, кто имеет право вызывать со станции корабль.
Перенапряжение и измотанность заставили большинство услышать в его словах отзвук обреченности.
Человек вызвался идти на подвиг – это выглядело так.
Даже Рипли забыла в этот момент, что перед ней всего лишь робот. Да разве может быть у машины, пусть даже совершенной и человекоподобной, такое выражение лица?