Виктория моргнула. Какая очевидная ложь!
– Джастин, ты меня что, за дуру держишь? Даже если бы я не получала от Хлои подробные письма о твоих похождениях до отъезда на континент, я все равно не поверила бы, что ты святой! Ты и вправду думаешь, что я поверю, что на этой кровати ты не спал с женщиной? Или с десятью? Или с сотней? А я-то полагала, что ты не опустишься до такой мелкой лжи.
Джастин сделал шаг к ней:
– Хлоя рассказывала тебе обо мне?
Ее румянец стал еще насыщеннее. Она отвернулась, чтобы он не увидел на ее лице отражения той боли, которую эти донесения некогда ей причиняли.
– Да.
– Если бы я знал, я… – Он повернул ее лицом к себе. – Наш брак всегда был только фикцией, Виктория, но я вел бы себя приличнее, если бы знал, что тебе сообщают о моей жизни.
Она нахмурилась, хотя внутри ее и запульсировало тепло, когда он тыльной стороной ладони погладил ей щеку.
– Но почему? – спросила она.
Он ответил не сразу.
– Потому что я никогда не хотел нарочно сделать тебе больно. Не имеет значения, в каких отношениях мы состояли, я уверен, что рассказы о…
Она твердо ответила на его взгляд.
– Неверности мужа?
Он вздрогнул.
– Да. Это нелегко перенести. – Он покачал головой. – Я жестоко с тобой обошелся, тут мне нечем гордиться.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она никогда не думала, что он способен устыдиться своих поступков и признать это, что он сможет попросить прощения за то, что ранил ее.
Но тогда выходит, что тот образ Джастина, который она себе нарисовала, не имеет ничего общего с действительностью. Он не чувственный и коварный дьявол. Он просто человек. Со своими недостатками – но их не больше и не меньше, чем у нее. В конце концов, разве она сама не лгала? Не имела тайны от него? А прибыв в Лондон и узнав, что он там, она тоже действовала, не, особенно считаясь с его чувствами.
По правде говоря, иногда она своим поведением намеренно старалась причинить ему боль.
Судя по тому признанию, которое вырвалось у него накануне, ее отец каким-то образом заполучил над ним власть. И тогда, возможно, его поступки продиктованы чем-то более глубоким, чем она думала. Разумеется, за время пребывания в Лондоне она узнала его гораздо лучше. Она стала уважать его преданность друзьям. Распознала в нем гибкий ум и остроумие. И страстно жаждала его прикосновений, которые делали ее абсолютно бессильной.
Вопреки всем стараниям держаться от него подальше она прониклась к нему глубокой симпатией.
– Что касается этой кровати, – он подошел еще ближе, – то я никогда не спал на ней с женщиной. И это правда.