– Да и какой он теперь художник?
Последний год он почти не рисовал и нигде не выставлялся, а только задирал нос и ревниво посмеивался, когда перепачканная красками Соня доверчиво показывала свои новые работы. О чем он думал, глядя на эти яркие, кричащие цветом абстракции, одному Богу известно, но Тимур никогда ее не хвалил. Поначалу Соня очень страдала от его надменного равнодушия, даже плакала, но потом привыкла и больше ничего не показывала. Но это злило его еще больше, и, желая утвердиться, он принимался насмехаться над ее картинами уже без всякого спросу.
Наверно, тогда Соня впервые поняла, что милый друг эгоист, что он жив лишь мыслями о своем вымышленном величии, что он лелеет эти фантазии и, только говоря о них, по-настоящему расцветает и интересуется собеседником. Тимур, ее любимый Тимур, душа компании и модный художник, обленился и превратился в перебинтованного собственными амбициями мумифицированного божка.
Многих волновала его судьба, но неизбежные в общих компаниях разговоры об искусстве приводили Тимура в сильнейшее раздражение. Больше всего раздражали разговоры о творческих планах. Однако он скоро приучился сочинять различные фантасмагории про торжество подлинного искусства и рассказывал о своих несуществующих планах с таким запалом, что друзья снова стали верить в его грядущие успехи. Вооруженный вымыслами, Тимур уже не боялся расспросов, но в глубине души его по-прежнему терзала никому не ведомая правда: тайный страх возможной неудачи ледяными руками держал за сердце, и только этот прогрессирующий страх не позволял Амурову приблизиться к давно начатому холсту.
Время шло. Продолжая жить в привычном духе, он незаметно для себя перешел тот предел, за которым само творчество стало ему уже почти безразлично. Еще долго в центре мастерской, как памятник, стоял этот огромный холст – мутный подмалевок, начало новой живописи, стоял, пока Соня шаг за шагом не задвинула его картину в угол. Повернутая там к стене, она больше не страшила своей неопределенностью, а со временем Амуров и вовсе перестал о ней вспоминать.
Единственное, что еще напоминало о брошенной живописи, так это ящики с масляными красками да множество банок на полках, в которых засохшими цветами стояли его старые кисти.
Тимур вдруг отчетливо понял, что он опустился на дно, настоящее дно, то самое жуткое место, откуда уже нет возврата, где нет времени, нет модных художников, где обитают только спившиеся бомжи и где, скорей всего, он умрет от несчастья, после чего в настоящем мире никто даже не вспомнит его имени.