— Прочь с дороги, мешок с дерьмом. — Это оказался Виктор Крисс с налаченными и набриолиненными волосами. Он сошел по ступенькам к воротам: руки в карманах, ворот рубашки вздыбился как капюшон, развязанные шнурки тупоносых ботинок волочились в пыли.
Бен с участившимся сердцебиением заметил Белча Хаггинса, остановившегося посреди улицы с окурком в руке. Тот пожал руку Виктору и протянул ему сигарету. Виктор, сделав затяжку, вернул ее владельцу, затем бросил взгляд в сторону Бена, застывшего на полпути, сказал что-то, и они разошлись. Лицо Бена занялось краской. Вечно его достают. Такая, видно, судьба.
— Тебе здесь так понравилось, что ты решил остаться? — спросил чей-то голос над его плечом.
Бен обернулся, и лицо стало еще жарче. Голос принадлежал Беверли Марш; ее каштановые кудри ослепительно струились вокруг головы и по плечам; глаза были красивого серо-зеленого оттенка. Свитер, закатанный по локти, износился на сгибе шеи и выглядел таким же мешковатым, как у Бена. Очертания груди размывались, но Бена это не беспокоило: когда чувство приходит до половой зрелости, оно приливает ясными и чистыми волнами; ему трудно противостоять, да Бен и не делал попыток. Он просто отдался ему. Это был какой-то глупый восторг, и стеснительность, вполне, впрочем, обычная для него, а кроме того… неизъяснимое блаженство. Эти безысходные ощущения перемешались в его сознании, принося в итоге какое-то болезненное удовлетворение.
— Нет, — прохрипел он, — не думаю, — и по его лицу расползлась глупая блаженная улыбка. Он догадывался, что выглядит идиотом, но стереть ее не мог.
— Ну что ж. Занятия кончились, и слава Богу.
— Желаю… — опять хрип. Бен прочистил горло и покраснел от этого еще больше. — Желаю приятных каникул, Беверли.
— И тебе того же, Бен. Еще увидимся.
Она быстро сбежала по ступенькам, провожаемая влюбленным взглядом Бена, который подмечал каждую деталь: пестроту ее юбки, подрагивание пышных каштановых волос при ходьбе, молочный цвет кожи, маленький заживающий шрам на икре и (по некоторым причинам это последнее вызвало новый прилив чувств, такой сильный, что Бен вынужден был снова уцепиться за перила; чувство было огромным, неясным и милосердно-кратким; возможно, первый сексуальный сигнал, не коснувшийся тела, когда эндокринные железы еще спят и не развили бурную деятельность подобно яркому июньскому солнцу) ярко-зеленый браслет на правой лодыжке, пускавший солнечных зайчиков.
В ушах зазвенело. Бен спустился как хилый старик, провожая взглядом повернувшую налево девушку. Через мгновение Беверли скрылась за высокой оградой, отделявшей школьный двор от улицы.