Они подошли к клубу с тыла и облили факелы бензином. Может, они имели в виду просто попугать нас. Я слышал — такое бывало. Но бывало и по-другому. И то, и другое могло произойти с равной вероятностью, но в худшее верить не хотелось.
Когда они облили факелы бензином, еще брезжила слабая надежда, что у них не хватит духу поджечь. Но нет — темная ноябрьская ночь озарилась светом горящих факелов. Легионеры размахивали ими, подняв высоко над головами; с факелов слетали пучки горящей пакли. Они хохотали. Часть факелов полетела через окошки в нашу кухню. Она запылала.
Все эти снаружи, в идиотских белых колпаках, выкрикивали: «Вылезайте, черномазые!» Может быть, они хотели напугать нас; мне же казалось, что это предупреждение — так же, как и факелы, брошенные в кухню.
Ну, разницы-то никакой… Ансамбль играл на высоком накале. Молодежь в зале веселилась, как могла. Никто и не догадывался, что творится снаружи, включая Джерри Мак-Кру, нашего помощника повара в тот вечер. Когда он открыл дверь в кухню, туда как раз влетел горящий факел. Пламя моментально опалило его волосы, загорелась и куртка.
Когда это произошло, я сидел у восточного простенка рядом с Тревом Доусоном и Диком Халлораном. Мне пришло в голову, что взорвалась газовая плита. Но только я поднялся, как тут же был сбит с ног толпой, повалившей к выходу. По мне прошлось не меньше дюжины ног, и это было единственным за весь вечер моментом, когда я испугался. Публику объяла паника, отовсюду слышались возгласы: «Пожар! Горим!» Я пытался подняться, но меня опять сбили с ног и кто-то заехал ботинком в голову; в ушах зазвенело; нос размазался по полу. Вдохнув свежей краски, я принялся чихать и кашлять одновременно. Следующий бежавший чуть не раздавил мне крестец: я почувствовал, как женский каблук вдавливается мне точно между ягодиц. Поверь сын, такого врагу не пожелаешь. Я подумал, что если ткань порвется, я просто истеку здесь кровью.
Это теперь смешно, а тогда — мне казалось, что обезумевшая толпа раздавит меня. Меня пихали, толкали, волочили, шпыняли; на меня наступили столько раз, что на следующий день спина стала сплошным синяком, и я не мог полностью разогнуться. Я кричал, но вряд ли кто-либо в этой толкотне меня слышал…
А спас меня Трев. Я вдруг увидел, как ко мне тянется темнокожая рука, и уцепился за нее как утопающий за соломинку. Я уцепился, а он вытягивал меня из потока, пытаясь поставить на ноги. И в этот момент чья-то нога угодила мне в шею…
Он дотронулся и помассировал ее — справа, ближе к уху. Я кивнул.
— …и я даже потерял сознание — на минуту, не больше. Но руки Трева не выпустил, и он не бросил меня. Наконец мне удалось прислониться к стене, и в это время перегородка между кухней и холлом с треском упала, и огонь загулял по залу. С кухни вырывались языки пламени, и люди в испуге шарахались в сторону. Некоторым это удавалось. Но не всем. Одного из наших парней — мне показалось, что это Горт Сарторис — горящая перегородка придавила к полу. Еще мгновение его рука из-под дымящейся, раскаленной перегородки двигалась вверх-вниз, как бы взывая о помощи, потом я потерял ее из виду… Белая девушка, не старше двадцати лет, вскрикнула, пробегая мимо: на ней загорелось платье. С ней был парень-студент, и я слышал, как она молила его помочь. Но он лишь дважды взмахнул рукой, попытавшись сбить пламя, и бросился догонять остальных, бросив ее…