Сан-Витторе была полна ополченцами НРГ; они были везде: на откосах у стен, во дворах, у кордегардии. Когда у человека снимали отпечатки пальцев, его увидел знакомый ополченец.
— Эй, Джулай, — окликнул его ополченец, — что это ты украл?
— Ничего, Манера, — ответил Джулай. — Какой я вор? Ты же знаешь, что я честный человек.
— Только обвешиваешь?
— Говорю тебе, я честный человек.
— За что же ты тогда попался?
— За политику.
— Что? Ты здесь за политику?
Другие ополченцы спросили у Манеры, кто это.
— Он приходил в ночлежку.
— Ты его откуда знаешь?
— Он спал со мной в одной комнате.
— Так вы были приятелями?
— Не то чтобы приятелями. Просто он учил меня, как согревать ноги, чтобы лучше уснуть.
— Наверно, он учил тебя согревать их через глотку.
— Это вином-то? Нет. Он знал такой трюк.
— Какой?
— У него их несколько. И еще он знает способ, как лечить отмороженные места.
Кучка ополченцев издали поглядывала на человека по имени Джулай.
— Что он, из Бари? — спросил один.
— Нет, из Монцы.
— А почему он ходит в шлепанцах?
— Видно, мало зарабатывает, не может купить башмаки.
— Не мог записаться в гвардию, что ли?
— Он здесь за политику.
— За политику?
— Я думал, он просто воришка. Неужели за политику?
Ополченцы стали внимательнее присматриваться к тому, как Джулай отвечает на вопросы писаря:
— Отец?
— Винченцо.
— Мать?
— Паризина.
— Паризина — а дальше как?
Один ополченец сказал:
— Вот оно что! Он, значит, против гвардии?
Но вот Джулая убрали с глаз ополченцев, провели за решетку в большую проходную комнату, оттуда в коридор.
— Куда вы его ведете? — крикнул сержант сменных часовых.
— На осмотр.
— Незачем. Его нужно держать отдельно, для капитана.
— А мы его уже записали. Сержант выругался.
— Кто вам велел? На кой черт было его записывать? — Потом он снова выругался и сказал, что надо было продержать его всего несколько часов, до прибытия капитана.
— Но ведь его где-то надо держать, — сказал один из часовых.
Решено было держать его в бомбоубежище.
Поделенное на клетки, убежище было полно не занесенными в списки арестантами, по большей части рабочими, взятыми во время последней забастовки.
— Сюда, — сказал часовой.
Его заперли в первой же клетке; при свете электрической лампочки Джулай увидел, что у стен на полу сидят с одного бока четверо, с другого — трое, и еще в глубине копошится неведомое множество людей.
Все были в синих блузах. Только один из них — мужчина с телосложением великана, сидевший ближе всех к решетке, — поднял голову и взглянул на него.
— Вы тоже ждете капитана? — спросил Джулай. Ему ответил мужчина-великан: