“Моя” комната располагалась под самой крышей, в мансарде. За день солнце нагревало ее, и ночью от крыши шло приятное ровное тепло. Окно выходило на запад, и я вечерами лежала на скрипучей довоенной лежанке, смотрела, как огромное краснорожее солнце скатывается за березовую рощицу, и мечтала о прекрасном принце... Уж никак не о Герострате!
Но теперь в мансарде уже не пахло, как раньше, мышами и пылью. За те четыре года, которые прошли с моего последнего приезда, все изменилось. Лежанки не было, на ее месте располагалась зеленая тахта. Скрипучий стул сменило громоздкое кресло, а шкафчик, который дедушка Женя сделал из росшей когда-то за домом сосны, - нелепый лакированный комод с латунными накладками. Наверно, только занавески остались прежние, когда-то бежевые, а теперь какие-то палевые.
С лестницы донеслось пыхтение и топот, показалась огромная лохматая собачья голова. Через секунду на тахте сидело бело-серое чудовище, глаза которого прятались за длинной челкой.
- Это Минька, - сказал Валерка. - Или Зинька.
- Как это? - не понял Корнилов.
- Миннезингер фон Аушенбах. Бобтейл. Аристократ. Сокращенно Минька. Или Зинька. Откликается и на то, и на другое.
- Он в доме живет? - спросила я.
- Нет. У ворот будка. У Лариски на шерсть аллергия. А Пашке щенка подарили. Пришлось его здесь поселить. Щенка, я имею в виду. Лариска все равно сюда почти не приезжает. Предпочитает Канары или Коста-Браво.
- А кто его кормит?
- Сторож. Пока вы здесь, покормите, я сторожа предупрежу. “Чаппи” на кухне. Ладно, бывайте, - Валерка нетерпеливо покручивал на пальце колечко с ключами, - труба зовет. Не подожгите дом. Продуктов хватит дня на три, потом привезу еще. Если что - звоните. Кстати, вы здесь надолго?
- На недельку, - вылез Андрей, опередив меня. - А там видно будет.
Краснорожее солнце закатилось за изрядно поредевший березняк. Мы соорудили гигантский омлет с шампиньонами и ветчиной и зачем-то потащили его наверх. Хотя Лариса и презирала дачу, теперь все здесь дышало ее пошлым снобизмом. Вещи были пусть не самые дорогие, но новые и отчаянно вульгарные. Всюду какие-то дурацкие абстрактные картинки, крикливые безделушки. Лучше бы бабушка завещала маме не квартиру, а дачу. Когда-то я так любила этот большой, нелепо выстроенный дом. Теперь мне все здесь действовало на нервы. Только мансарда, даже обставленная заново, еще сохранила что-то теплое, мое.
Корнилов развалился на тахте и листал какой-то лакированный журнал с картинками, похрустывая чипсами. Судя по всему, он почувствовал себя в безопасности и успокоился. Заросшая щетиной физиономия излучала негу и довольство. А мне вот было кисло.