И ушла. Ретировалась, едва не забыв саквояж.
* * *
— Значит, ты решил меня сдать?
Алена канифолила смычок, как ни в чем не бывало. Аспирин нервно расхаживал из угла в угол, руки до сих пор тряслись, и мизинцы немели.
— Что за тетка? Это ты ее позвал?
— Знаешь что, — Аспирин остановился. — Бери скрипку… Иди, играй им. Страх, чесотку, понос, да что угодно. Они будут приходить и приходить, а ты им будешь давать концерты. Вперед. Они меня будут сажать, ты меня будешь отмазывать, пока в окошко не заглянет снайпер с вертолета и не пристрелит нас обоих.
Алена рассмеялась:
— Снайпер? Ой, не могу!
— Послушай, — он сцепил пальцы. — Ты все-таки моя дочь или это брехня?
Алена прошлась по скрипке смычком, легонько подстроила струну «ми».
— Ты мне ответишь или нет?!
— Успокойся, — она посмотрела на него поверх смычка, как недавно на докторшу. — Никому ты, в самом деле, не нужен, никто тебя не похитит, не посадит, не обидит… А себя я сумею защитить. Не трясись.
И она заиграла гамму.
— Да нет же! — рявкнул он, перекрикивая скрипку. — Ничего ты не сумеешь! Звони своему гуру… своей крыше… этому босому хмырю. Иначе они возьмут тебя, когда ты будешь спать, или на улице, или в музыкальной школе… Вколют снотворное и увезут, и я ничего не смогу поделать!
Алена играла, не обращая на него внимания. Аспирин, как побитая собака, поплелся к себе, и просидел в Интернете до самого вечера, заливая мутным потоком информации и злость, и растерянность, и страх.
А вечером, не в силах ничего с собой поделать, спустился этажом ниже и позвонил в соседскую дверь.
* * *
День за днем валил снег.
Их квартиры, расположенные одна над другой, были когда-то близнецами. За десять с лишним лет каждая изменилась в соответствии со вкусами хозяина. Теперь Аспирину казалось, что он существует в двух параллельных реальностях, и дорога между ними — два лестничных пролета; возвращаясь к себе, он вздыхал с облегчением и грустью.
Машины увязали в сугробах, коммунальные службы увязали в проблемах, город мучился непроходимостью. Дети вопили от счастья, барахтаясь в снегу и швыряясь снежками. Алена, поскрипывая сапожками, ходила в музыкальную школу, из-за плеча у нее выглядывала припорошенная снегом плюшевая голова.
Первые дни Аспирин страшно нервничал. Он боялся, что Алена вдруг возьмет и не вернется. Но она возвращалась, как ни в чем не бывало, ужинала и бралась за скрипку, и на вопросы Аспирина отвечала односложно: нет. Ничего особенного. Никто не подходил, ни о чем не спрашивал. Все по-старому.
Ожидание краха затягивалось. Аспирину казалось, что он застыл в падении, как снежинка-мутант, что он парит в невесомости, и от того желудок подкатывает к горлу.