И вновь он кивнул. Подобрав одежду, он подал ее мне. Я забралась в черную свою скорлупу, чувствуя, как меня бьет дрожь. Путь пролегал в молчании. Мы шли, каждый, обернувшись в себя. Украдкой бросая взгляды, я видела то, чего не было раньше – холод в лице, иголочки льда в глазах Хариолана.
Намерения легко разбивают чувства. Мне не хотелось уступать, но с каждым шагом он все дальше уходил от меня, хоть я и чувствовала руку, поддерживающую меня под локоть. Мои намерения и его надежды прорывали меж нами пропасть. Еще немного – и… Мне не хотелось этого «и». Мне хотелось разбить эту тонкую стеклянную стену, разрыть золу, раздуть пламя чувств.
Все мужчины – эгоисты, – говорил мне когда – то Эдвард. – Ужасные эгоисты, милочка. Каждый мужчина – лидер! А лидерам весь мир должен ластиться к ногам. Не дай Бог сказать им прямо «нет»! Учись лавировать, учись управлять. Это не так и сложно.
Дьявол! Да не хотела я вертеть Хариоланом, как марионеткой. Не хотела лгать, притворяться. Ни у одного оборотня и так нет своего лица. Мне не хотелось бы, ко всему, потерять и внутреннюю свою индивидуальность, сорвавшись на неискренность и ложь. Мне хотелось быть такой, какая я есть. Мне хотелось одного – что б никто меня ни к чему не принуждал. Мне так необходимо было время!
– Любовь моя, – прошептала я, поймав Хариолана за рукав, – Не сердись на меня, не надо.
Меня обожгло холодом взгляда. Что в нем было кроме льда? Высокомерие? Ненависть? Да, вроде бы, нет. И все равно, легче стоять перед взбешенным до предела Эдвардом, что так любил распекать меня за малейшие ошибки, чем перед этим падшим ангелом, которого по недоразумению судьба забросила на пиратский корабль.
– Я не сержусь, – ответил он спокойно. – С чего ты взяла?
– С того!!! – ответила я с вызовом. – Прав был Эдвард! Все мужчины – эгоисты, ты, друг мой, не исключение! Вас можно лишь гладить по шерстке. Иначе – нельзя!!!
Мой демон устало покачал головой. Лед не таял, стекло не билось. Мне было больно. Зная себя, я боялась наговорить гадостей и глупостей. А я хотела наговорить гадостей и глупостей, лишь бы стереть с его лица высокомерную усмешечку, эту кривенькую ухмылочку, от которой застывала в жилах кровь!
– Какая же ты дура, – выдохнул он.
Дура! Я видела, он хотел сказать что – то иное, более хлесткое, но так и не сказал, пересилив себя, лишь только дернулся угол губы. Но все равно это оскорбление было как пощечина. Закрыв глаза, я выдернула руку, освобождаясь от его руки.
– Значит так? – спросила я, чувствуя, как горят щеки от несправедливого обвинения. – Значит, вся твоя любовь – притворство? Кого ты любишь Хариолан? Меня? Я не верю. Ты любишь длинноногую пустышку – Барби, коей я могу быть, а могу и не быть. Я – нечто иное. Я – оборотень и ты знаешь это. Я – это я!