Хариолан вздохнул, поудобнее устраиваясь на своем импровизированном ложе. Несколько минут в тишине слышно было, как шелестят деревья листвой над нашими головами. Я лежала, слушая лес.
Диковинный мир. Если б я не была им очарована, так просто б могла сойти с ума. Все, что я знала о пиратах, было в корне неверно. Знал бы Эдвард! Впрочем, он – то, может, и знал, да помалкивал. Союз Атоли известие о техническом превосходстве Эвира не перенес бы. Без потрясений – точно!!!
Этот корабль был так велик! Если вспомнить, что видели мои глаза, то выходило, что корабль куда больше любого, даже самого колоссального из известных мне астероидов. У кораблика был планетарный масштаб. Мама моя! В Атоли создать нечто подобное и не мечтали. Пока. Так откуда же это чудо у пиратов? Изгоев, по сути.
Выходило по всему, что нападать на наши планеты, города, корабли им просто не было необходимости. Тот, кто способен поставить под парус планету, просто не нуждается в наших скромных сырьевых ресурсах. Слишком скромных. Ну, в самом – то деле, что они могут от нас получить? Только моральное удовлетворение от собственного превосходства.
Я вспоминала все увиденное мною – гигантскую ячеистую структуру паруса, ловящего звездный ветер, вытянутые эллипсоиды корпусов несущегося в пространстве колоссального катамарана. Здесь, на планетоидах, существовала привычная и милая человеческому сердцу смена дня и ночи, хоть поблизости и не было светил. Видимо, какие – то штучки с ионизацией верхнего слоя местной атмосферы. А может, и нет. Кто их знает, этих, с Эвира?
– Хильда, ты спишь? – произнес Хариолан. Я не ответила. Не хотелось.
Потом вновь шелест ветвей означил его движения. И шаги, его шаги. Он подошел ко мне. Рука легла на мое плечо. Его пальцы гладили мех, мягко, нежно, перебирая волоски. Он присел рядом на мох.
– Хильда, Хильда, несмышленыш мой, – проговорил он негромко. – Милая, любимая.
Открыв глаза, я посмотрела в его лицо. В глазах Хариолана стояли слезы. Непостижимо. Мужчины не плачут. Демоны – тем более. Вот и он старался не обронить этих слез на щеки.
– Я не хочу потерять тебя, – обронил он глухо. – Пусть ты оборотень, да будь ты кем угодно, милая, только не уходи. Я, дурак, обидел тебя.
– Не привыкать, – ответила я так же глухо. – Оборотни – не люди. Как-нибудь переживу.
– Ты рвешь мне сердце, – ответил Хариолан. – Прости меня. Если можешь, прости.
Я прикусила губу. Стоило разбиться, что б услышать эти слова. Стоило упасть с высоты, стоило! Но почему же там, тогда, на вышине он не сказал ничего, подобного этому? Отчего? Неужели так трудно было успокоить мое сердце? Да, я оборотень, но сердце мое – не железное. Может, это и атавизм, но оно умеет любить, надеяться, сострадать. И страдать оно тоже умеет.