Когда пришлось снижаться, я отвернул подальше в море, потому что слева были горы; просвет между грозовыми засветками виделся таким узким, что, казалось, мы сотрем себе бока, но выбирать было не из чего. К тому же неизвестно, что там дальше и где спасение, так что лучше уйти от горных вершин. Отвернув, я пристегнулся ремнем и повернулся к экрану локатора: теперь вся надежда была на него, на мое хладнокровие, на реакцию пилотов и, конечно, на везение, потому что гроза может пощадить, когда касаешься ее крылом, а может достать и за километр. Перед снижением Рогачев вызвал Татьяну и приказал пристегнуть пассажиров. Она должна была сделать это и без напоминания, но я лишний раз убедился, до чего правильно Рогачев оценивает обстановку. Он не смотрел в локатор, но понял, что фронт перед нами мощный — может быть и удар, и бросок. Во всяком случае, видит он далеко вперед. Татьяна еще раз заходила в пилотскую, наверное, докладывала, что приказание выполнено, — я не слышал, потому что разговаривал с диспетчером, — но по смеху Рогачева понял, что она была с ним любезна. Я порадовался, что Татьяна правильно все понимает, но думать об этом было некогда: я уже обходил грозовые очаги, разворачивая самолет то влево, то вправо. Пилоты работали четко, и не успевал я закончить фразу, как самолет уже стоял в крене. Может, поэтому, мы проскочили фронт без единого толчка, хотя я и взмок так, словно побывал под дождем. Я в грозу всегда волнуюсь больше обычного, и появляется такое чувство, словно бы я иду ночью по темной улице и знаю, что меня поджидает кто-то за углом.
От локатора я не отрывался, потому что снижались мы в облаках, старался обойти даже грозовую мелочь — именно она способна на коварство. Высота подходила к четырем тысячам, когда я заметил по курсу светящуюся точку. До нее оставалось десять километров. Не было сомнения, что это самолет и мы его быстро догоняем. Тут же мы выскочили в просвет.
— Попутный по курсу! Девять! — сказал я, не отрываясь от экрана.
Пилоты молчали. Расстояние сокращалось, но какие-то секунды еще были в запасе.
— Не видать, — сказал Саныч, и мне подумалось, до чего же медленно говорит. — Снова в облаках.
Я запросил диспетчера.
— Минуточку, — отозвался он и почти без паузы вызвал какой-то борт, запросив его высоту.
— Пересекаем три с половиной, — послышался спокойный голос.
Я взглянул на высотометр, у нас было столько же.
— Сколько?! — резко выдохнул Рогачев.
— Падай! — ответил я. — Шесть!
Он кинул самолет вниз по тридцать метров, ударило по ушам, и Тимофей Иванович защелкал переключателем, уравнивая давление. Пока диспетчер говорил с тем экипажем, запрещая снижение, у нас было три тысячи...