— Свадьба, — сказал один из них и для убедительности добавил: — Торжественный день!
Лида не замечала в счастье ничего, прижималась плечом к Федору, ласково на него глядела и стыдливо краснела, когда какая-нибудь молодуха начинала издалека:
— Была я на свадьбе у Звонячки, так там горилку подавали горькую...
И свадьба нестройно, но с запалом кричала:
— Горько! Горь-ко-о-о!..
Так кричала, что слышно было, наверное, на весь поселок, и Лида под эти крики целовалась с Федором. Все вокруг казалось ей прекрасным: и желавшие счастья гости, и Федор, сидевший прямо и строго. Рубашка его сияла белизной, оттеняя лицо, и Лида чувствовала, что уже любит его, любит, как не любила прежде никого. От таких мыслей сжималось сердце, сладко и страшно ныло, а в груди становилось холодно. Кружилась голова от счастья, немного — от выпитого... Конечно, Федор был достоин любви, как достоин ее, наверное, каждый, но главное скрывалось в другом: Лида хотела любить, истосковалась в одиночестве, а Федор оказался рядом. Ей показалось, что она должна полюбить, и она полюбила, и в тот день ей не представлялось, что может быть по-другому, без любви.
Платон Спиридонович, как всякий радушный хозяин, щедро угощал гостей, не отказывался и сам от чарки-другой и то говорил с кем, то отплясывал, то затягивал старинные песни, которых никто не знал, вспоминал зачем-то о рамах и стропилах, а к вечеру, сморившись, преспокойно уснул, помня, что находится у себя дома, значит, волен поступать, как ему хочется И когда рано утром Паша Ивановна стала рассказывать ему, как Федор ударил гостя, он ничего не понимал, блуждал глазами по стенам комнаты и чесал за ухом. После до него все же дошло, и он задумался минут на пять.
— Ревнив, — сказал он наконец и тут же потребовал чарку. — Неустойчиво жить будут, — добавил, выпив и озадаченно крякнув.
И действительно, Федор оказался не просто ревнив, как это бывает между супругами, а ревнив до одури. О таких говорят — придерется и к столбу. Сразу же после свадьбы молодые сняли полдома у чужих людей: жить у Платона Спиридоновича было бы тесновато, а к тому же Федор заявил, что они с женой начнут новую жизнь. Из автолавки он Лиду рассчитал, сказав, что нечего мотаться черт знает где, поговаривал о том, чтобы она и вообще не работала, но денег не хватало, и он разрешил устроиться в магазин.
— Временно! — пояснил он и на всякий случай постращал: — Гляди мне: из дому и домой!
— Боишься, украдут? — посмеялась Лида, чувствуя, как ей приятны эти слова. — Никуда я не денусь.
— Смотри мне! — буркнул Федор. — Знаю я...