— Буду только рад, но находиться прошу вместе с матросами… Сами понимаете, такая у меня служба…
И поверяющий, пока Варзин колдовал над миной, сидел с матросами в блиндаже, так же, как они, в узкую смотровую щель наблюдал за вроде бы неторопливыми движениями техника-лейтенанта, который сейчас один пытался перехитрить свою смерть.
Вот написал: «Пока Варзин колдовал над миной», — и задумался: а знаете ли вы, что кроется за этими обыденными словами? Конечно, не знаете, даже не подозреваете…
Каждая подобная мина — загадка со множеством неизвестных. И разоружить ее — безошибочно разгадать их. Все. До единой!
Случалось, минеры гибли. В самом начале работы или тогда, когда уже казалось, что все самое страшное позади.
Поэтому каждый минер, подошедший к такой мине, был своеобразным первопроходцем, он, зная, что может погибнуть в любое мгновение, делал все посильное, чтобы последователи, подойдя к мине, не допустили его ошибки. Вот еще до начала работы и рисовал ее со всем тем, что видел, обмерял с точностью до миллиметра и лишь после этого, основательно подумав, делал запись: «Начинаю вывертывать винт номер такой-то».
Делал подобную запись и все свои бумаги относил от мины на такое расстояние, чтобы взрывом, если он все же громыхнет, их не повредило, прятал в обусловленном месте и лишь тогда возвращался к мине, брался именно за тот винт, о котором сделал запись.
Вывернет его — наметит следующий. И опять пойдет к своему тайнику, дополнит свой отчет о разоружении мины.
Сколько раз будет прикасаться к чему-либо или увидит что-то новое, столько раз и записи делать будет!
Чтобы, если смерть все же уловит его, товарищ не прикасался к тому, на что указывала последняя запись.
Многие часы минер один на один работает с миной, стараясь обмануть, перехитрить саму смерть…
Уже потом, вернувшись в штаб бригады, поверяющий сказал:
— Ну и глазищи у этого техника-лейтенанта. Серые, холодные, властные… Такие адмиралу в самый раз.
Нет, глаза у Александра Николаевича были голубые. Серыми они становились только в минуты гнева, но гневался он редко, и поэтому матросы давно прозвали его Голубоглазым.
После этого случая с поверяющим и последние наши скептики поняли, что Варзин никакого начальства не боится, что молчание и вежливость его — не от трусости.
А время знай себе шагало и шагало. И к концу войны на личном счету теперь уже капитана Варзина скопилось более сотни авиабомб, четыреста двадцать три сухопутных и тридцать семь фашистских морских мин, которые он обезвредил или уничтожил собственными руками.